Юрий Олеша - Три Толстяка

— Дьявол!

Так закричал он. Очевидно, вместо попугая, на ветке сидело какое-то чудовище.

Гвардейцы отпрянули от дерева. Зоолог летел вниз. Случай, в виде короткой, но довольно крепкой ветки, спас его. Оп повис, зацепившись халатом.

О, если бы другие ученые увидели теперь своего почтенного собрата в таком виде, то, конечно, они отвернулись бы из уважения к его лысине и знаниям! Уж слишком неприлично задрался его халат.

Гвардейцы обратились в бегство. Пламя факелов летело по ветру. В темноте можно было подумать, что скачут черные лошади с огненными гривами.

В зверинце тревога улеглась. Зоолог висел без движения. Зато во Дворце началось волнение.

Три Толстяка за четверть часа до появления на дереве таинственного попугая получили неприятные известия:

«В городе беспорядки. У рабочих появились пистолеты и ружья. Рабочие стреляют в гвардейцев и сбрасывают всех толстяков в воду».

«Гимнаст Тибул на свободе и собирает жителей окраин в одно войско».

«Множество гвардейцев ушло в рабочие кварталы, чтобы не служить Трем Толстякам».

…О, если бы другие ученые увидели теперь своего почтенного собрата в таком виде!..

«Фабричные трубы не дымят. Машины бездействуют. Шахтеры отказываются лезть в землю за углем для богачей».

«Окрестные крестьяне воюют с владельцами поместий».

Вот что доложили Трем Толстякам министры.

По обыкновению, от тревоги Три Толстяка начали жиреть. На глазах у государственного совета, у каждого из них прибавилось по четверть фунта.

— Я не могу, — жаловался один из них. — Я не могу… Это выше моего терпения… Ах! Ах! Запонка впилась мне в горло…

И тут с треском лопнул его ослепительный воротничок.

— Я жирею, — выл другой. — Спасите меня!

А третий уныло смотрел на свое брюхо. Таким образом, перед государственным советом встало два вопроса: во-первых, немедленно придумать средство для прекращения жирения, а во-вторых — подавить беспорядки в городе.

По первому поводу решили следующее:

— Танцы!

— Танцы! Танцы! Да, конечно, танцы. Это наилучший моцион.

— Не теряя ни минуты, пригласить учителя танцев. Он должен давать Трем Толстякам уроки балетного искусства.

— Да, — взмолился первый Толстяк, — но…

И как раз в это время прилетел из зверинца крик уважаемого зоолога, увидевшего на дереве черта вместо любимого попугая Лауры.

Все правительство понеслось в парк, по аллеям, к зверинцу.

— Уф! Уф! Уф! — слышалось в парке.

Тридцать семейств самых лучших бабочек, оранжевых, с черными разводами, покинули с перепугу парк.

Появилось множество факелов. Целый горящий, распространяющий запах смолы лес. Этот лес бежал и горел.

И когда до зверинца оставалось шагов десять, все, что бежало, как будто вдруг, внезапно лишилось ног. И сразу же все ринулись обратно с воем и писком, падая друг на друга, мечась и ища спасения. Факелы вмялись на земле, пламя разлилось, черный дым побежал волной.

— О!

— А!

— Спасайтесь!

Голоса потрясали парк. Пламя разлетаюсь, озаряя картину бегства и смятения багровым блеском.

А оттуда, из зверинца, из-за железной ограды, спокойно, твердыми широкими шагами, шел огромный человек.

В этом блеске, рыжеголовый, со сверкающими глазами, в разорванной куртке, он шел как грозное видение. Одной рукой он держал за ошейник, скрученный из железного обрывка цепи, пантеру. Желтый и топкий зверь, силясь вырваться из страшного ошейника, прыгал, визжал, вился и, как лев на рыцарском флаге, то выпускал, то втягивал длинный малиновый язык.

И те, которые решились оглянуться, увидели, что на другой руке этот человек нес девочку в сияющем розовом платье. Девочка испуганно смотрела на бесившуюся пантеру, поджимала ноги в туфельках с золотыми розами и жалась к плечу своего друга.

— Просперо! — вопили люди, удирая.

— Просперо! Это Просперо!

— Спасайтесь!

— Кукла!

— Кукла!

И тогда Просперо выпустил зверя.

Пантера, размахивая хвостом, огромными скачками ринулась за убегавшими.

Суок спрыгнула с руки оружейника. Много пистолетов было брошено на траву в этом бегстве. Суок подобрала три пистолета. Двумя вооружился Просперо, один взяла Суок. Он был почти в половину ее ростом. Но опа знала, как справиться с этой черной, блестящей штукой: в цирке опа научилась стрелять из пистолета.

— Идем! — скомандовал оружейник.

Их не интересовало то, что творилось в глубине парка. Они не думали о дальнейших похождениях пантеры.

Нужно было искать выход из Дворца. Нужно было спасаться.

Где заветная кастрюля, о которой говорил Тибул? Где таинственная кастрюля, через которую спасся продавец детских воздушных шаров?

— В кухню! В кухню! — кричала Суок на ходу, размахивая пистолетом.

Они бежали в полной темноте, разрывая кусты и выгоняя заснувших птиц. О, как пострадало чудесное платье Суок!

— Пахнет чем-то сладким, — вдруг заявила Суок, остановившись под какими-то освещенными окнами.

И вместо пальца, который поднимают в случаях, требующих общего внимания, опа подняла черный пистолет.

Подбежавшие гвардейцы увидели их уже наверху, у вершины дерева. Мгновение — и с ветвей, простертых к этим окнам, они перебрались в главное окно.

Это было то же окно, через которое вчера влетел продавец детских воздушных шаров.

Это было окно кондитерской.

Здесь, несмотря на поздний час и даже несмотря на общую тревогу, кипела работа. Весь штат кондитеров и хитрых мальчишек в белых колпаках суетился во-всю: они готовили какой-то особенный компот к завтрашнему обеду в честь возвращения куклы наследника Тутти. На этот раз торта уже решено было не делать, из опасения, чтобы еще какой-нибудь летающий гость не погубил и французский крем, и удивительного качества цукаты.

Посредине стоял чан. В нем кипятилась вода. Белый пар заволок все. Под этим покровом поварята блаженствовали: они нарезали для компота фрукты.

Итак… но тут, сквозь пар и суматоху, кухонные мастера увидели страшную картину.

За окном качнулись ветви, зашумели листья, точно перед бурей, и на подоконнике появились двое: рыжеволосый гигант и девочка.

— Руки вверх! — сказал Просперо. В каждой руке он держал по пистолету.

— Ни с места! — звонко сказала Суок, поднимая свой пистолет.

Две дюжины белых рукавов, не дожидаясь более внушительного приглашения, взметнулись.

А потом полетели кастрюли.

Это был разгром сверкающего, стеклянного, медного, горячего, сладкого, душистого мира кондитерской.

Оружейник искал главную кастрюлю. В ней было спасение его и спасение его маленькой спасительницы.