Сильвия Труу - Месяц как взрослая

Мерле ответила еще тише:

— Игра, может, и правда не получается, потому что незачем играть во взрослую, если уже должна быть взрослой.

Силле смерила ее долгим взглядом. «Должна быть…»

Мерле ответила на это усмешкой и поспешила объяснить:

— Акселерация… Сама знаешь! Мы становимся ростом выше, чем в наши годы были родители. В первом классе мы учили буквы и читали по складам, а теперь уже в детсаде пишут диктанты, да еще со сложными словами. Если, конечно, я не ошибаюсь, — добавила она и повернулась, чтобы послушать бригадира, которая как раз говорила девочкам, что любое обновление и переналадка работы на первых порах вызывают конфликты. Что со временем придется расфасовывать семь разных сортов. Что каждая следующая расфасовка будет сложнее предыдущей. Что коробка «Тыравере» — домик, и все башни и домики девочкам придется складывать из резного картона.

— О-ох! — Мерле с надеждой посмотрела на Хийе, но у той было такое выражение, будто она вместо конфеты хватила горчицы.

У обеих был до того забавный вид, что молчавшая до сих пор Нийда громко расхохоталась.

Усмешка на лице Силле быстро погасла. Силле представила себе на столе девяносто домиков и то, как она будет их складывать, наполнять и закрывать.

— Да, но… как быть с нормами? — тихо спросила она.

Эндла Курма успокоила: у каждого сорта свои нормы. А Мерле вдруг решительно заявила, что она эти башни и дома строить не станет.

— Что за детский сад! — вздохнула бригадир и разрешила самим решать, кому чем заниматься.

Готовить коробки досталось Хийе, сортировать конфеты — Нийде, укладывать — Мерле, а взвешивать Силле.

— У кого выдастся свободная минута, тот будет наклеивать этикетки, — сказала затем Эндла Курма и заспешила на обед.

Неожиданно все пошло очень складно. Явно тут помогла быстрота, с какой Хийе научилась сворачивать коробки. Помог интерес, который вызывали эти «чуда-юда», а также то, что работа была поделена на четверых.

Особенное внимание и любопытство проявила Мерле. Она даже стала дружелюбнее к Силле и терпимее к новой работе. Появились снисходительные нотки взрослого, согласившегося поиграть с детками в их игру.

Пришлась ли Нийде по душе работа по-новому или нет, Силле понять не могла. Ушедшая в себя и неразговорчивая подружка была непривычной и неприятно-чужой для Силле, которой уже начинало казаться, что Нийда заболевает. Но и Воотеле выглядел таким же кислым.

От квартета он явно держался в стороне. Всякий раз, едва появившись, тут же исчезал.

Казалось, Воотеле с Индреком поменялись ролями. Индрек после создания квартета только и делал, что подходил к девочкам, останавливался и смотрел. А однажды даже спросил, как подвигается работа по-новому.

— Хорошо идет, — ответила Силле и начала объяснять: — Нового тут мало. В масштабах нашей фабрики такое разделение труда — анахронизм.

— А если глянуть на дело с высоты всего производства… — улыбнулся Индрек.

— Тогда трижды допотопнее! — незамедлила вставить Мерле.

— У нас в бригаде это, во всяком случае, новость, — сухо сказал Индрек и ушел.

«Оправдался бы наш квартет! — мысленно пожелала Силле. — Тогда в следующую неделю уже вся бригада работала бы так. Что может быть лучше?»

А все же на фабрике работать здорово. На уроках труда не чувствовалось, что эта работа такая интересная и творческая тоже. Она казалась механической и скучноватой. Но теперь ясно, что и тут человеческие мозги не заржавеют от бездействия, и вообще здесь все так, как и должно быть на настоящей работе.

Когда же Силле без передышки два часа подряд повзвешивала коробки, то призналась себе, что все-таки изо дня в день совершать одни и те же три-четыре действия она бы не хотела. Надоест. Наскучит. Надо что-нибудь придумать, чтобы, например, одну неделю кто-то взвешивал конфеты, другую — укладывал их в коробки, третью — сортировал, а четвертую — делал коробки. Тогда бы работа не была однообразной.

Если все пойдет хорошо, на следующую неделю можно будет завести об этом разговор. А пока придется управляться со своим теперешним заданием. Ах да, еще этикетки!

Бригадир, правда, сказала, что этикетки должен наклеивать тот, у кого выдастся свободное время. У Хийе оно выдалось. У нее уже целая куча готовых коробок. Но как ей напомнишь? Она сейчас в таком азарте. Собирается даже на утро наделать коробок, чтобы Мерле сразу же занялась расфасовкой, а у Силле было бы что взвешивать. Другое дело, если Хийе сама вспомнит слова бригадира. Или если бы их вспомнила Нийда. Но ее лучше не трогать. Пусть перегорит. Хорошо, хоть с работой справляется.

Да и сколько там этикетки займут времени…

Когда Силле уже заканчивала взвешивать коробки и собралась наклеивать на них этикетки, появилась Эндла и спросила:

— Кто у вас хорошо рисует?

— Силле! — закричали одноклассницы и заглушили имя, которое выкрикнули девочки из другой школы.

Силле начала возражать: как она, рисуют все.

Эндла стояла в недоумении.

— Да не слушайте вы ее! — крикнула Хийе. — Рисовать для Силле все равно что писать или есть. С первого класса известно. Все стенгазеты она делает. Кто бывал на городской ученической выставке, тот… — Она вдруг замолчала и тут же спросила: — А что?

— Начиная с понедельника, мы должны вывешивать наши дневные показатели. Для этого надо начертить график.

— Для нее это пустяк, — сказала Хийе.

Эндла попросила Силле после работы зайти в ателье фабричного художника, чтобы получить там нужные материалы и советы. И еще сказала, чтобы Силле вместе с ребятами сложили готовые коробки в ящик и отнесли на склад, потому что ее, Эндлу, ждут на совещании дегустационной комиссии, а там никогда не знаешь, когда освободишься.

Силле больше не возражала. Два слова — художник и ателье — заворожили ее.

«Ателье…»

Силле с удовольствием мысленно повторила это слово, за которым ей открывался необыкновенный мир красок. Много лет назад, когда она еще не ходила в школу, к ним в дом переехал передвигавшийся на ручной коляске художник Па́уль Тамм. Однажды Силле, разыскивая дочь художника, тетю Тийну, попала в удивительную комнату. Она была заполнена всевозможными картинами и фигурами. Даже на полу между ящиками и коробками красок, между банками с цветной водой и какими-то сосудами лежало столько картин, что ступить было некуда. В этой комнате сидел дядя Пауль, курил трубку и рисовал. Одна большая-пребольшая, выше Силле, картина стояла возле двери, и были на ней одни цветы. Каких там только не было! Таких красок Силле не видела ни на одном цветке — ни во дворе среди травы, ни дома в вазе, ни на прилавках у цветочниц. Нигде.

Силле дотронулась до большого желтого цветка. Палец окрасился в желтое. Совсем как кончик носа, когда нюхаешь настоящий цветок возле калитки в саду. И синий бутон красился, и красные цветы, и лиловые… Но приятного запаха ни один цветок не издавал — ни желтый, ни синий, ни красный и ни белый. Может, пахли лиловые цветы, но до них Силле дотянуться не успела, потому что сзади страшным голосом закричал дядя Пауль, который звал на помощь свою дочь. Тетя Тийна примчалась, схватила Силле, подняла ее на руки и опустила только за дверью.