Сильвия Труу - Месяц как взрослая

«В а т е л ь е дети ходить не смеют. Кто тебе позволил?»

Дома, увидев дочку, ужаснулась мама. Она тоже схватила ее, поднесла к зеркалу и спросила:

«Кто эта грязнуля? Узнаешь?»

Перед Силле мелькнуло какое-то желто-красно-зеленое существо, и мама тоже выставила ее за дверь.

«А-тель-еее… А-тель-еее…» — повторяла Силле, когда мама оттирала ее скипидаром. А сама думала о красках, которые видела и нюхала.

Это было ее первое знакомство с миром красок, который еще спустя годы вызывал у нее такую же безотчетную грусть, как и слышанная в детстве и прерванная на самом интересном месте сказка. После смерти дяди Пауля его картины и акварели были оттеснены в угол скульптурами, которые принадлежали дочке и жене художника, его краски и кисти сменились палочками для глины и моделирования.

А теперь Силле предстояло пойти в фабричное ателье, где обязательно должны быть краски, потому что там рисовали «Мухумку» в ее радужной солнечной юбке.

Раздумье Силле прервала Хийе.

— Ящик полный! — крикнула она. — Девочки! Нас ждут лавровые венки.

Силле отодвинула этикетки, позвала Индрека, который вместе с Воотеле отнес ящик на склад. Несколько быстрых движений, и Силле уже прибрала свое рабочее место и была свободна.

В дверях ателье она остановилась и прищурилась. Так здесь было светло после сумеречного коридора. Одну стену занимало окно. От пола до потолка. И даже потолок был из стекла. Окно продолжалось и над головой. Оно смотрело в небо большими матовыми квадратами. Солнце светило прямо в окно. В ателье было тепло, но в воздухе чувствовалось дыхание моря. Одна створка окна была открыта, и ветер шевелил светлую штору. За окном виднелись островерхие красные крыши старого города, дальше в дымке летнего дня синело море, усыпанное маленькими белыми уголками парусников.

На стене, под застекленными рамами, повторялся тот же вид с окна, только в разные времена года, в других красках и настроениях: темные, тяжелые и мрачные тучи над темно-красными, сдавленными в одну массу крышами; белые заснеженные крыши и трубы, множество спокойно дымивших в холодном воздухе труб, в синем вечере синий город с тысячами сверкавших огней.

Силле задержалась взглядом на расположенном напротив окна стенном шкафу, на полках его лежали конфетные коробки, она сразу же увидела среди них своих знакомцев — «Рыбака» и «Мухумку».

Из-за открытой дверцы шкафа появилась женщина в халате в широкую полоску. Светлые волосы, мальчишеская прическа. С темными ресницами. Четко очерченные губы, белоснежные, чуточку неровные зубы. Женщина ободряюще улыбнулась и спросила:

— Заниматься графиком?

Она освободила для Силле один конец своего большущего стола, дала бумагу, подвинула линейку, карандаши, краски и предложила ей тут же приступать к делу. Если, конечно, ее не ждут и если сама она не хочет заниматься этим дома.

Нет. Она может и здесь. Может…

Силле улыбнулась: у самой сердце готово выпрыгнуть от радости, но язык произносит сдержанно и гордо: «Можно и здесь». Будто ей каждый день представляется возможность сидеть в ателье художника, будто работа в ателье для нее самое обычное дело.

Она робко присела за стол.

У художницы на листе уже были выведены контуры геометрических фигур, и она принялась раскрашивать их. С интересом смотрела Силле, как художница размешивала акварельную краску, как она пробовала ее на бумаге.

Силле наблюдала за движением кисти, смотрела на желтые пятна, ложившиеся на бумагу, и ей опять вспомнился случай с дядей Паулем.

Художник в тот раз работал во дворе. Силле тихо стояла рядом. Молча следила она за тем, как возле зеленых пятен на бумаге возникают желтые. Вскоре художник сказал ей:

«Ты, кузнечик, съедаешь мои мысли».

Силле продолжала стоять еще тише, не смела даже дышать. А дядя Пауль вдруг начал водить кистью перед ее носом, будто собирался пририсовать ей желтые усы, и попросил своим резким дребезжащим голосом:

«Будь хорошим ребенком! Уйди! Ты отгоняешь мои мысли. А без мыслей рука выводит на бумаге одни пятна, и больше ничего».

Недовольно оглядываясь через плечо, Силле отошла в сторону и подумала:

«Ха! У самого ничего, кроме цветных пятен на бумаге, и не было».

Когда в школе Силле рисовала свой первый акварельный рисунок, она быстро завершила работу и затем принялась выводить на другом листе желтые и зеленые пятна, так же как художник во дворе.

«Ну и что же это должно означать?» — увидев такое, покачал головой учитель.

«Мысли художника».

«Что-что?»

«Мысли художника. Потому что без мыслей на бумаге получаются одни мазки и цветные пятна».

«А-аа! — протянул учитель и лишь после долгого молчания сказал: — А ты рисуй только то, о чем сама думаешь. Свои мысли получаются лучше всего. Вот как, например, твой зимний пейзаж. Красивый. Мы его после вывесим в классе. Только… почему эти следы на снегу разного цвета?»

«Иначе они спутаются. Тут бежал заяц, здесь кошка, а это вот следы собаки».

«Вот видишь, — сказал тогда еще учитель, — за свои мысли ты получишь пятерку…»

…Силле следила за движением кисти художницы, и ей самой захотелось нарисовать что-нибудь.

Если бы художница сейчас сказала ей: «Разрисуй и ты одну коробку»… Предположим, что сказала бы… Что бы Силле тогда нарисовала? Геометрический рисунок уже есть. Следовало выдумать что-нибудь совершенно новое. Но прежде нужно знать название конфет. А если еще нет названия и его тоже надо придумывать?

Взгляд Силле устремился за окно, на море.

Яхты!

На полках не было ни одной коробки с изображением белых яхт.

Или нарисовала бы только море? Большие пенистые волны… Вся крышка коробки в сине-белых волнах… Но будет ли это красиво?

Или крыши Таллина? Красные крыши старого города?

— Что, начало трудное? — прервала ее мысли художница.

— Да нет.

Силле взялась вымерять графы.

Некоторое время в ателье стояла тишина. Затем зазвонил телефон, и художницу куда-то вызвали.

Силле осталась одна. Посмотрела на кисть, лежавшую на коробке с акварельными красками, на желтые блики незаконченного рисунка, и ее снова охватило искушение рисовать. Она отыскала взглядом на полке стенного шкафа «Мухумку» в радужной юбке. Спустя мгновение Силле уже рисовала на своем листе коробку «Мухумки». Из-под нее выглядывали «Рыбаки» и еще другие коробки. Затем принялась раскрашивать. Тона выбирала более слабые, чтобы раскраска не мешала потом заполнять графы.

Когда художница вернулась, Силле уже кончила раскрашивать и расчерчивала еще влажный лист.

— Что вы тут нарисовали! — удивилась художница.