Дойвбер Левин - Улица Сапожников

— Ну, пошел я. Пора. Умный вы народ, ребята. Легко с вами говорить.

— Да что тут, — сказал Хаче. — И дурак поймет.

— Ну, ладно, ребята. Будем здоровы.

— Дядя Лейбе, — сказал Ирмэ, — а еще какое дело? Вы говорили — еще дело.

— Тьфу ты! Чуть ведь было не забыл. Дело, ребята, вот какое. Я из Рядов уйду сегодня же. Еще до свету, пожалуй. А недели так через две опять заверну на денек. И вот пока что мне одну штуку заховать бы надо. — Лейбе показал тугой сверток крест-накрест перевязанный бечевкой. — Тут бумаги всякие. Листовки, одним словом. Надо, значит, это захоронить недельки так на две. И крепко. Кому дать?

— Мне! — в один голос сказали все трое.

— Ладно, — сказал Лейбе. — Бери ты, рыжий. Только — гляди. Понял? Выйдет, чтоб незаметно расклеить штуки три, — только чтоб никто и нюхом, — делай. А нет — не надо. Лучше, пожалуй, не надо. Верней. А я, как вернусь, зайду на кузню. Понял? Ну, еще раз, ребята, — будем здоровы. До свиданья.

Он спустился вниз и пошел берегом, к мосту. Но вдруг остановился и окликнул Ирмэ.

— Ты вот что, — сказал он, — ты прожди дней десять, самое большое — две недели. Не будет меня — все в печку. Понял?

— Понял, дядя Лейбе, — запел Ирмэ, кланяясь чуть не в пояс, — понял, понял.

— Рыжая ты балда, — засмеялся Лейбе. — Не забыт еще старые штуки.

После того как Лейбе ушел, ребята некоторое время просидели молча. Ирмэ и Хаче курили. Алтер развалился на помосте, глядя вверх, в небо. На небе стояла луна. Лунный свет падал на окна домика, и стекла блестели, как жесть.

— Да-а, — протянул наконец Хаче, — что верно, то верно.

— Хорошо бы, — сказал Ирмэ. — Придешь это к Файвелу: «Выметайсь! Я — хозяин».

— «Я — х-хозяин», — сказал Алтер, приподымаясь. — А он — к п-приставу.

— Вот дурной, — сказал Хаче. — Ежели что, так пристава-то твоего первого хлопнут.

— Хлопнешь его! — сказал Алтер. — Б-батька говорит..

— Что ты все — «батька»? — сказал Ирмэ. — Надоел.

— Б-батька-то больше твоего понимает.

— И индюк понимает, да молчит, — сказал Ирмэ. — Пошли, Хаче.

Ребята встали и пошли. Алтер плелся позади, сумрачный и сердитый. Он ворчал что-то и плевался.

— Ты чего? — сказал Хаче.

Алтер, не отвечая, свернул в ближайший переулок.

— А ну его! — сказал Ирмэ.

— Чего так? — сказал Хаче.

— Да прямо спасу нема! — сказал Ирмэ. — Чуть что — «батька» да «батька».

— А тебе что — денег стоит? — сказал Хаче. — Ты-то, брат, тоже гусь.

— Ладно, — буркнул Ирмэ, — не гуди.

Хаче посмотрел на него, усмехнулся.

— Горькие мы с тобой ребята, рыжий; — сказал он. — Как думаешь — кто кому первый башку проломит?

— Я-то дожидаться не стану — не бойсь! — проворчал Ирмэ.

— Так. Запомним. — Хаче дошел до своего дома и остановился. — Завтра приходи пораньше, — сказал он зевая. — Работы — пуд.

Ирмэ остался один со свертком в руках. Сверток был небольшой, тугой и крепкий. Ирмэ осмотрел его со всех сторон — хорош! — и сунул за пазуху. Так-то ладно будет.

«Куда бы пойти?» подумал он.

Домой чего-то неохота. Дома — вонь и тараканы. Успеется домой. Сторожек поискать, что ли?

Ирмэ вышел на базар. Прямо над головой стояла большая луна, освещая площадь, церковь, лавки. Все под одним навесом, лавки эти были сейчас похожи на старинные галереи. Посреди базара, как башня, возвышались «ятки» — одна сторона освещена луной, другая — в тени. Везде — подле лавок, подле «яток» — спали козы. У церкви, на земле, лежала такая же церковь, со звонницей, с крестом, только черная. Лунная дорога через все местечко уходила куда-то вдаль, в поле, где легкий туман плавал над темными пригорками деревень. Было так тихо, что сонный гул воды в мельничных шлюзах казался ревом водопада, а щебет двух птиц где-то далеко — громким разговором. «Крра-кру, — что спишь?» спросила первая птица. «Крра-крру, — как можно!» ответила вторая.

«Эх, и ночка!» подумал Ирмэ.

Он прошелся но базару. Дошел до «яток». Повернул. Оглянулся. Осмотрелся. Ни души. Пропали сторожки.

«С чего бы? — подумал Ирмэ. — случилось что?»

Но Ряды спали глубоким мирным сном. И поля вокруг, и луга, и деревни, и перелески — все спало. Один он не спал.

«Всхрапнуть бы!» подумал Ирмэ. Он спугнул какого-то дряхлого козла и улегся на его место у дверей лавки. Место было насиженное, теплое. Жестковато. Да не беда — Ирмэ и дома-то спал не на пуховой перине;

И только он улегся, как вдруг неподалеку подле церкви увидал человека. Человек этот был огромного роста, черный и бородатый. Не старый, лет так под сорок. На голове — ватный треух, а ноги босые, корявые ноги. Он сидел у церковной ограды и пальцем по земле чертил круг. Начертил, достал палочку с насечками, обмерил, сердито плюнул и, передвинувшись на шаг, начал с начала.

«Чего он?» удивился Ирмэ.

Встал, подошел поближе, присмотрелся. Человек в эту минуту мерил новый круг.

— Ух ты, криво, — просипел он, плюнул и стал засыпать круг травой.

Ирмэ осмелел, — человек-то, видимо, неопасный, — он присел на корточки и посмотрел на круг. Верно, кривой.

— Это вы что делаете? — спросил он.

Человек оглянулся, смерил Ирмэ спокойным глазом и, продолжая засыпать круг травой, лениво сказал:

— Я, Иерихон, — сказал он, — делаю лунные часы.

— А ведь меня звать-то не Иерихон, — сказал Ирмэ.

— А я говорю — Иерихон, — сказал человек.

«Эге, — подумал Ирмэ. — Вот оно что». И сказал:

— А зачем тебе часы?

— А клад найти.

— Какой клад?

— А шесть кадушек золота и шесть полушек серебра, — сказал человек. — И еще другой. Земля — она богатая, всем хватит.

— Да часы-то тебе зачем?

— Время знать. Полночь.

— Плюнь на это дело, — сказал Ирмэ. — Полночь уже прошла.

— А я говорю — не прошла, — сказал человек.

— Ты откудова? — спросил Ирмэ.

— Из Застенок.

— Что-то я тебя не знаю, — сказал Ирмэ. — Ты чей там будешь?

— Папин.

— Чей?

— Папин.

— Да ты, дядя, пьян, — сказал Ирмэ.

Человек укоризненно покачал головой.

— Чего врешь-то? — сказал он. — И во рту не было.

— Во рту-то не было, — сказал Ирмэ, — а в глотку попало.

— А я говорю — не попало, — сказал человек. — На, нюхай.

Широко открыл рот и задышал, как загнанный, конь.

— Нюхай! Ирод!

— Чего там — нюхай? — сказал Ирмэ. — Ясно, пьян.

— А я говорю — не пьян.

— Мало ли.

— Нюхай, пес! — крикнул человек.

— Захлопни пещеру, — сказал Ирмэ. — Не стану я нюхать.

— Не станешь?

— Не стану.

Человек вдруг вскочил и, прежде чем Ирмэ успел отскочить, провел бородой по его щеке.

— Отстань! — крикнул Ирмэ и — проснулся.

Козел, которого он недавно спугнул с места, стоял рядом и тыкался бородой ему в лицо.

— У, чорт, напугал как! — сказал Ирмэ и с размаху хватил козла кулаком по носу: тот поспешно отступил.