Дойвбер Левин - Улица Сапожников

Успешнее шло дело у партизан. Без единого выстрела они подошли к «дачам». И тут наткнулись на небольшой отряд студентов. Студентов опрокинули и погнали. Но на помощь студентам спешили купцы-дружинники, а с ними были пулеметчики-офицеры. Партизаны потеснились, но не ушли. Они послали в штаб вестового: даешь подкрепление, а то «дачи» не удержать. Штаб ответил: «Направляем второй конный. Держитесь!»

Но решающим был бой у моста. Если бы красным удалось захватить мост, «низ» оказался бы меж двух огней: спереди — матросы, сзади — красноармейские части. Этого белые допустить не могли. Мост надо было удержать «во что бы то ни стало». На, худой конец — взорвать. Красным же «во что бы то ни стало» мост надо было взять. Три раза атаковали мост — и никак, ни в какую.

Тогда, уже под вечер, решились на смелый, отчаянный шаг. После усиленной артиллерийской подготовки в четвертый раз повели наступление на мост. А тем временем к городскому берегу, на полкилометра выше моста, подошли дубровцы на утлом своем суденышке. Белые их заметили поздно, когда те уже высадились. Дубровцы окопались на берегу и засели ждать ночи. Их было мало. Приходилось ждать подмоги. Подмогу же могли переправить только к ночи.

А бронепоезд маневрировал по путям и громил город. Суворовская площадь, где, по сведениям, помещался штаб обороны, уже горела. Тогда бронепоезд неторопливо и с толком принялся за Сенную.

Ирмэ лежал на склоне холма и смотрел на бой. Там, где он лежал, было тихо. Отряд Герша стоял в резерве, его пока не трогали. Ночью предполагалось перекинуть его к дубровцам. Ирмэ видел, как цепи красных, то припадая к земле, то подымаясь, то опять залегая, наступали в который раз на мост. Над ними с сухим треском рвалась шрапнель. Дальше — над городом — стоял дым, густой, как деготь. Город горел, а с вокзала раз за разом ухал бронепоезд.

«А правда, — подумал Ирмэ, — бронепоезд — большое дело».

Когда настала ночь и по небу протянулись длинные лучи прожекторов, к Ирмэ подошел Иоганн. Ирмэ удивился. С той ночи, как он стрелял в Степу, — было это третьего дня, а казалось — год, — Иоганн его обходил, не замечал, будто не было его в отряде. А тут сам подошел, далее заговорил.

— Мы пойдем в город, — сказал он. — Пора.

Ирмэ вскочил. Ого! Значит, не забыл Герш вчерашнего.

— Пошли! — сказал он.

Они спустились и пошли берегом. Шло их пятеро: Иоганн, Ирмэ, Иолэ Кузнецов и два парня, из тех, что пристали у хуторов за Ипатовкой. Шли долго в темноте, в тишине. Где-то позади ухали пушки, шарили прожекторы, люди бежали, стреляли, падали, а на реке было тихо. Только слабый отблеск далекого пожара отсвечивал в черной воде.

Вдруг — совсем близко — просвистела пуля, — стреляли с городского берега.

— Лечь! — шопотом приказал Иоганн.

Больше не стреляли. Должно быть, это была случайная, шальная пуля. Но Иоганн долго не разрешал подняться и двинуться дальше.

— На нас задача ответственная, — сердито сказал он Ирмэ. — Мы не имеем право рисковать и показать себя храбрыми.

Ирмэ понял, о чем речь. «Ладно, очкастая твоя душа, с той-то ночи и я поумнел!»

Он шел, зорко всматриваясь в темь — нет ли плота? Он не помнил: вытащил он его на берег, или оставил так. Худо, если плот снесло. Еще хуже, если заметили его белые и угнали на свою сторону.

— Стой! — сказал Иоганн. — Что это?

Это был плот. Но на плоту лежал человек. Человек был один. Он лежал и тихонько выл, скулил по-бабьи.

Ирмэ вскинул винтовку.

— Кто?

Слабый, прерывистый голос чуть слышно ответил:

— Я, — сказал голос. — Андрон!

— Какой Андрон? Ты чего тут?

— Раненый я.

— Да чего сюда-то забрался?

— Не знаю я, товарищ милой, — сказал голос. — Я вчера в беспамятстве был. Как меня тронуло, так я пошел и не знаю сам куда. А дошел до этого места и свалился.

— А куда тебя тронуло?

— В руку. И потом в голове больно. Вроде кто шилом в ухе сверлит. Дуже больно.

— Так, — тихо сказал Ирмэ. — Как же с ним быть-то?

— А я его доставлю до наших, — предложил Иолэ. — Мужик-то, видать, жидкий. Враз снесу — и назад.

— Хорошо, — сказал Иоганн. — Неси.

— Только уж вы, братцы, погодите, — сказал кузнец. — Я враз.

Он сгреб раненого в охапку и понес. Тот застонал.

— Тихо, земляк, тихо, — сказал Иолэ. — Ты меня, земляк, не расстраивай, а то я заплакать могу. Понял?

— Понял, — прошептал мужик.

Началась переправа на городской берег. Первыми перебрались Ирмэ и Иоганн — плот умещал только двоих. Потом Ирмэ вернулся за одним из парней. Этот, высадив Ирмэ, поплыл за товарищами. В это время показался Иолэ, запыхавшийся и веселый.

— Снес, — доложил он — В лазарет сдал. Теперь вези.

На городском берегу было безлюдно, тихо. Белые не позаботились даже часового тут поставить. Чего? Берег высокий, почти отвесный. Кто сюда полезет? Правда, у собора стояли пулеметы, даже шестидюймовка. Да это на тот случай, если бой перейдет на улицу.

Иоганн оставил всех на берегу, внизу. «Не шуметь, — сказал он, — лежать, как мертвый». А сам отправился в разведку. Сначала слышно было, как он пыхтит, карабкаясь в гору. Потом — осторожные его шаги. Потом — его не стало слышно.

Прошло много времени. Может быть, час. Иоганн не возвращался. Было тихо.

Вдруг — где-то близко — раздался страшной силы взрыв. В небо метнулся огромный пламень, осветив на миг реку, берег, собор. И сразу — со всех сторон — открылась стрельба. Должно быть, красные взорвали арсенал и пробились в город.

Голос Иоганна, не шопотом — громкий голос, — звал всех наверх. «Шнель! — кричал он. — Живо!» Ирмэ вскарабкался на гору и увидел, что площадь перед собором пуста, ни пулеметчиков, ни прислуги — ни души.

— Они бежали, — сказал Иоганн. — Я за ними смотрел. Они услыхали взрыв и бежали.

Бежали не один пулеметчики — бежал весь город. Это было не отступление — именно бегство, паника, разгром. Улицы полны были народу. Верховые, пешие, офицеры, студенты, купцы-дружинники, — все смешалось, все бежало. Красные, взяли мост и с боем подвигались вверх по Благовещенской. С «дач» напирали партизаны.

— Ого! — крикнул Ирмэ и кинулся на улицу, но Иоганн его остановил:

— Куда? Еще стрелять надо!

Он сел у пулемета, не спеша навел его на толпу и, прищурясь, открыл огонь. Толпа с криком метнулась от собора. Несколько человек офицеров, обнажив сабли, кинулись к собору, на пулемет. Их встретили ручной гранатой. Один упал. Остальные — попятились.

Ирмэ стоял на паперти собора и видел весь город. Да, дело к концу. Ясно. Вон, с юга подходят красноармейские части, с запада напирают партизаны, с «низа» подступают матросы. Центр зажат в кольце, горит. По освещенным улицам мечется одичалая толпа. И близко где-то гулко ухает: «ух-ты!» Арсенал, что ли?