Борис Раевский - Товарищ Богдан

— На Семянниковском заводе дирекция творит безобразия, — спокойно продолжал Бабушкин. — Заставляет металлистов работать сверхурочно. Меня однажды мастер принудил шестьдесят часов не выходить из цеха…

— Тэк-с, тэк-с, — недовольно поморщился инспектор.

Он сел в кресло, но Бабушкина не пригласил сесть.

— Ну, и что тебе нужно? — грубо спросил он.

Глаза у Бабушкина потемнели, во рту пересохло. Но он сдержался.

— Вы, господин инспектор, не «тыкайте», — тихо сказал он. — Мы с вами в одном кабаке не пили. Вы обязаны защищать права рабочих? Так?! Вот и защищайте! По закону никто не может принуждать меня работать сверхурочно…

— Что-то не помню такого закона! — сердито возразил инспектор.

Он встал, в раздражении подошел к окну и повернулся спиной к Бабушкину. Трудную задачу задал ему слесарь. Официально инспектор должен заботиться о рабочих, об охране труда, о том, чтобы фабриканты не нарушали законов. Но как он мог защищать права рабочих, если сам получал взятки от заводчиков и зависел от них?

Вот и сейчас инспектор, конечно, хитрил. Закон, запрещающий принудительные сверхурочные работы, он прекрасно знал. Знал также, что на Семянниковском заводе, как и на других, постоянно нарушают этот закон. Но… Не выступать же ему против хозяев?!

— Ежели вам изменяет память, — дозвольте напомнить, — спокойно сказал Бабушкин.

Он вытащил из кармана бумажку и внятно, отчеканивая слова, прочитал полный текст закона. Эту бумажку дала ему Крупская. Учительница специально сходила в библиотеку, разыскала нужный закон и переписала его для своего ученика.

— Согласно пункта третьего, — сказал Бабушкин, — прошу вас, господин инспектор, немедленно вмешаться в эту историю. Прикажите мастеру отменить «прогульную записку». И пусть больше никого не заставляет работать сверхурочно! Иначе я пожалуюсь министру!

Инспектор забарабанил пальцами по стеклу. Выступать против владельца Семянниковского завода ему, конечно, не хотелось. Однако этот слесарь, очевидно, из «новых», «активных». Такому палец в рот не клади: чего доброго, поднимет шум на весь город!

— Хорошо, — сдерживая злобу, сказал инспектор. — Больно вы все умны стали. Послезавтра приходите на завод. Я поговорю с мастером..

Когда Бабушкин вернулся в свой цех, огромный, дебелый мастер встретил его злым взглядом маленьких, глубоко посаженных, нацеленных, как пистолеты, глаз. Но обычно он через каждые два слова пересыпал свою речь ругательствами, а теперь не сквернословил.

— Становись к тискам, — хмуро сказал он Бабушкину и, взяв у него «прогульную записку», порвал ее на мелкие клочки.

Рабочие перешептывались. Такого еще никогда не было. Подумать только — мастер отступил! Ай да Бабушкин! Смелый парень! Утихомирил держиморду!

В этот вечер мастер не назначил «экстры».

А когда на следующий день на фонаре снова появился плакат: «Сегодня экстра — работать ночь», Бабушкин, ни слова не говоря, подошел к табельной доске и снял свой жестяной номерок.

Работающие неподалеку слесари настороженно переводили взгляд с Ивана на мастера.

«Чем же это кончится?» — думали они.

Илья Костин не стал выжидать. Подмигнув Бабушкину, он нарочно с громким стуком кинул напильник на верстак и потянулся, расправив плечи. Потом неторопливо подошел к табельной доске и снял номерок.

Мастер глядел на него в упор своими злобными заплывшими глазами. Илья стойко выдержал его взгляд.

Вслед за ним еще три слесаря взяли номерки. Впятером, под сочувственный шепот рабочих, они покинули цех.

А еще через несколько дней Бабушкин одержал окончательную победу над мастером. Произошло это вот как: однажды Бабушкин показал рабочим плотный листок бумаги, на котором сверху четким, красивым почерком было написано: «Заявление».

Слесарь просил дирекцию выплатить ему деньги за те два дня, которые он прогулял по вине мастера.

— Ох, допрыгаешься, буйна голова! — хмуро сказал чахоточный старик слесарь. — И так ты им уже в печенки влез! Помяни мое слово, вышибут тебя с завода! Как пить дать, вышибут!

— Брось ты, Ваня, с этим гадом связываться! — посоветовал Бабушкину и Илья Костин. — Проучил пса — и ладно! Охота еще из-за грошей баталию заводить?!

— Не в деньгах корень, — горячо возразил Бабушкин. — Тут дело в принципе. Пусть начальству не повадно будет измываться над мастеровым. Пусть все видят: и мы не лыком шиты, можем отстоять свою правду.

Бабушкин снова поехал к инспектору, заставил его написать на заявлении, что вынужденный прогул подлежит оплате, и передал бумагу в дирекцию завода.

— Все одно не заплатят! — говорили слесари. — Виданное ли дело: рабочий хозяина прижимает!

В день получки несколько слесарей вместе с Бабушкиным направились к кассе.

— Ох, и шуганет тебя кассир! — тихонько посмеивались над Иваном товарищи по цеху.

Но, ко всеобщему удивлению, Бабушкину выдали полностью весь заработок, в том числе и за два дня, которые он прогулял из-за мастера. Очевидно, дирекция побоялась вызвать недовольство на заводе: и так уже рабочие волновались. А мастеру хозяин дал нагоняй.

— Отчаянный ты парень! — восторженно сказал Бабушкину чахоточный старик слесарь. — Ну, пущай теперь мастер только зацепит меня! Я ему, ироду, покажу! — И старик помахал над головой большим костистым кулаком.

На Семянниковском заводе работал пожилой токарь Фунтиков. Его называли «патриархом» за окладистую русую широкую бороду и низкий, густой бас. Фунтиков был высокий, широкий в кости. В молодости он, наверно, был здоровяком, но теперь уже много лет глухо кашлял. Зимой и летом он ходил в одном и том же легком, давно уже потерявшем цвет, «подбитом ветром» пальто.

Бабушкин чувствовал, что Фунтиков исподволь присматривается к нему. Но зачем?..

Однажды он увидел, как «патриарх» о чем-то беседует с Ильей Костиным.

— Что за секреты? — спросил у Ильи Бабушкин.

Обидно, что его друг что-то скрывает от него.

— Подрастешь — узнаешь, — отшутился тот.

В субботу в цехе Фунтиков подошел к Ивану и спросил:

— В воскресенье ваша «партия» работает?

— Нет, гуляем, — ответил Бабушкин, не понимая, что от него нужно «патриарху».

— На танцульку, наверно, пойдешь? — насмешливо прогудел Фунтиков.

— Может быть, — вызывающе отрезал Бабушкин.

— На-ко вот, почитай лучше, — сказал Фунтиков, украдкой передавая молодому слесарю сложенный вчетверо листок. — Авось поумнеешь!