Тамара Воронцова - С тобой товарищи

…Мотор все время глох. Ветер мешал дышать, дождем, как завесой, закрыло все пространство, но Сережа упорно шел к бакенам. Вот один огонек, второй. Качается, не тухнет красноватый глазок. Сережа напрягает зрение — и вот… одного огонька нет. Сережа знает все бакены. В любой темноте он найдет их, недаром каждый раз он выходит с делом на реку. Как и старый опытный бакенщик, знает Сережа все мели и перекаты. Он вырос на этом участке, и река в этом месте для него, что книга. Однако в такие бурные ночи Сережа никогда не был на реке один. Но что же делать? В два часа ночи здесь пройдет большой теплоход с Севера. Люди едут в отпуск, спешат на юг погреться на теплом солнышке после долгой полярной ночи. А вдруг?.. От этой мысли сразу бросило в дрожь.

«Подумаешь, река — это не море, — сказал однажды один из Сережиных приятелей, Шурик-Би-Би-Си. — Работенка у твоего деда — не бей лежачего. Пароходы и без него доплывут куда надо. А если что случится, от берега до берега рукой подать».

Эх, не знает он, что река бывает поковарнее моря и трагедии на ней покруче морских трагедий. Особенно вот такой ночью. Он, Сережа, знает, как иногда бывает… Недаром он внук бакенщика, прожившего на этой реке долгую, очень долгую жизнь.

Сережа приподнял руку с часами, настоящими морскими часами, не боящимися воды, со светящимся циферблатом. Это подарок. Ему ничего не стоило спасти тогда мальчишку — ведь он хорошо плавает. И Сережа был очень удивлен, когда действия его взрослые расценили, как подвиг. Это совсем не подвиг. Каждый человек сделал бы то же, в этом Сережа уверен, и он не хотел брать подарок, но его убедили, что на реке часы пригодятся. И вот, действительно, пригодились. До теплохода еще полтора часа… А мотор опять фыркает, захлебывается.

Он нашел его и темноте, этот предательски притаившийся бакен. Ветер переменился, и теперь хлесткие прутья дождя били Сережу сбоку. Стало легче дышать, а может, он просто привык, что его заливает водой, что ветер мягкой, но плотной пробкой затыкает рот. Но главное — он теперь все успеет…

…Измученный, вымокший так, что с нею самого текло, как из тучи. Сережа подошел к берегу, когда слабо забрезжил непогожий рассвет. Первое, что он увидел, был Норд. Собака с лаем, окуная передние лапы в воду, бросилась к нему. Второе он заметил немного погодя. В чем-то белом, мокро облепившем тело, стояло это второе, прижав к груди тоненькие руки. С вымокших, жалко свисающих тряпочек, что еще вечером были пышными прозрачными бантами, капало и капало на узенькие съежившиеся плечи. Иринка молчала, во все глаза смотрела на Сережу, на его усталое и спокойное лицо.

Он подошел, виновато дотронувшись до Иринкиной руки, спросил:

— Ты не спала?

Иринка не ответила. Сережа оглянулся на реку и внезапно улыбнулся:

— А я теплоход ждал… Боялся за бакен…

Он провел по лицу мокрой рукой и опять улыбнулся. Иринка все так же молча смотрела на него.

Отцвела черемуха. На деревьях, набрав силу, потемнели раньше изумрудные липкие листочки. С тополей летел на землю, путался в волосах, мягко садился на руки белый теплый пух. Иринка, примостившись на крыльце, пришивала к туфле пуговицу. Солнце припекало голые ноги, в траве у огуречной грядки стрекотал заблудившийся кузнечик. Иринка откусила нитку, надела туфлю, притопнула стоптанным каблучком.

— Ну и вырядилась ты! — выглянула в дверь бабушка, — А туфли-то… За две недели во что превратила, только выбросить.

Не отвечая, Иринка руками подхватила платье, закружилась на узеньком крылечке.

— Упадешь, скаженная, — засмеялась бабушка. — Поди, опять на свиданье со старыми кастрюлями собираешься?

— Угу, бабушка, — прогудела Иринка и чмокнула ее в щеку. Иринке было весело. Во-первых, потому что сегодня хорошо себя чувствовала неожиданно приболевшая бабушка, потому что снова после дождливых дней сняло солнце. И, конечно, еще оттого, что сегодня с острова приедет Сережа, которого Иринка не видела уже целую неделю.

Скрипнула калитка. Во двор залетела ужасно рыжая в ярком платье девчонка. Это была Катька, новая Иринкина подружка.

— Готова? — крикнула Катька и привычно потрогала пальцем свой облупившийся розовый носик. Этот розовый нос был для Катьки истинным наказанием.

— Еще снег везде и холодно, а он у меня уже загорает и лупится, — говорила она чуть ли не со слезами. — И чем я его только не мазала.

Катькиной мечтой было поскорее вырасти, заработать денег и поехать и Москву. Там, говорят, в институте красоты тебе какой хочешь нос сделают, даже греческий. Но и без греческого носа, с этим розовым, вздернутым была Катька красива. Тоненькая, гибкая и очень сильная. Иринка сама видела, как она однажды наподдала этому стиляге Жорке, тот только охнул и брякнулся в пыль. Собственно, с этого и началась дружба между Иринкой и Катькой.

— Ты его не бойся, — презрительно глядя на барахтающегося в пыли Жорку, сказала Катька. — Он — задавала и трус. — Увидев на Иринкиной руке синяк, спросила. — Щипался? Он всегда так, подойдет и щиплется, особенно с новенькими. У-у… — погрозила она Жорке маленьким кулачком и подхватила Иринку под руку: — Пойдем.

— Но… как это ты его сразу?.. — все еще удивляясь ловкой силе новой своей подружки, спросила Иринка. Катька оглядела Иринку зелеными, странно мерцающими глазами и ответила, усмехнувшись пухлыми розовыми губками:

— А так… прием самбо…

Приемам самбо учил Катьку ее извечный друг Хасан Рузаев. Это был высокий, черноглазый, черноволосый кавказец. Каким ветром занесло его прадедушку от солнечных виноградников на берега холодной северной реки, никто толком не знал. Но поскольку много лет до революции служил этот край местом ссылки для особо неблагонадежных, то все полагали, что прадедушку упрятали сюда неспроста. Таким же «крамольным», как отец, стал и его сын, дед Хасана, громадный словно гора Арарат, и красивый, что сказка.

Текла в жилах деда Хасана горячая черкесская кровь, бунтовала, не давала покоя. С пятнадцати лет стал следить за дедом Хасана недремлющий глаз царской охранки. Но ни разу не поймали его жандармы с поличным, хотя были уверены, что этот «черномазый нехристь» самый настоящий «политик», что это он разбрасывает по городу листовки, он таскает в цехи самой большой в городе механической мастерской запретные брошюрки. Дед Хасана задавал охранке головоломные загадки. И самой великолепной его загадкой стало то, что сбежала из семьи и стала женой «нехристя» дочка миллионщика, сестра о того петербургского министра, бледная и нежная, как лилия, златокудрая северная красавица Двина. Вот и попробуй, тронь этого черномазого, ведь прямых-то улик нет!