Андрей Жариков - Юнбат Иванов

— Ну, раз не летят, то по этому случаю завяжи-ка ушанку как следует… Вот так, — дядя Вася поднял Витьке ещё и воротник. — Не стоит из-за фашистов проклятых простуживаться… Говорят, ты на баяне хорошо играешь. Значит, слух у тебя музыкальный — и завязанный услышишь, когда пожалуют… Да, совсем не такую тебе музыку надо было бы слушать, совсем не такую…

— Дядя Вася, что же получается: самолёты ещё не вылетели, а уже объявляют тревогу.

— Ну, так не бывает, чтобы не вылетели. Могут только направление полёта изменить. Скажем, бомбить не Ленинград, а Лугу.

— А кто же сообщает, что самолёты вылетели?

— Специальные люди на переднем крае дежурят. Знаешь, как они называются? Посты ВНОС… Чего смеёшься! Воздушное наблюдение — оповещение — связь. Сложи первые буквы — и получится ВНОС. Вот они первыми и сообщают, что, мол, такие-то самолёты летят таким-то курсом. За самолётами следят, заблаговременно предупреждают, объявляют тревогу…

Витька приготовился было задать ещё вопрос, но тут вдруг где-то сзади часто, лихорадочно забили зенитки.

— Вот видишь, Витёк, зря тревогу не объявляют, — сказал дядя Вася и весь насторожился.

Стал отчётливо слышен монотонный рокот моторов. В небе вспыхнули и повисли яркими шарами осветительные ракеты. И сразу же один за другим оглушительные взрывы сотрясли город. Фугаски падали с тяжёлым уханьем, вздымая к небу огненные столбы. Над домами поползли клубы розовато-бурого дыма. Витьке показалось, что от взрывов качается крыша, и он схватился за дядю Васю.

— Вот, оказывается, с каким гостинцем пожаловали! — голос дяди Васи был непривычно глухим, хриплым. — То-то, смотрю, фонари повесили… Ишь сыпят, не меньше тонны каждая. Ни людей, ни домов не жалко извергам!.. А ну-ка, отправляйся сейчас же вниз, в бомбоубежище! — вдруг приказал дядя Вася таким тоном, что Витька не посмел ослушаться. Бросив удивлённый взгляд на дядю Васю, Витька нехотя поплёлся к лестнице.

— Ложись! — раздался крик дяди Васи. Но Витька уже не расслышал. Что-то с оглушающим воем ударило в крышу, и страшная, грохочущая сила швырнула Витьку на железо.

Очнулся Витька — над ним ни неба, ни самолётов. Низко повис потолок, тускло светит на нём лампочка. И совсем близко лицо дяди Васи. Глаза тревожно-ласковые, а усы какие-то жалкие, кончиками книзу…

— Живой, Витёк, я говорю, живой! — радостно басил он.

— И правда, живой! — Это говорят ребята, они все тут, столпились возле Витьки. Он видит их испуганно-радостные лица.

— Где я? — слабым голосом спрашивает Витя.

— В подвале. Бомба аж два этажа прошла и разорвалась. Всё внутри дома покорёжила.

— Спасибо, что никого не убило и не покалечило, — добавляет дядя Вася.

— А тебя решётка спасла, а то так бы и скатился во двор.

— В следующий раз… — начинает виноватым голосом Витя.

— Следующего раза не будет, — прерывает его дядя Вася. — Мне по этому разу с мамой твоей ещё предстоит объясняться.

Витьке не хочется сейчас спорить. Он старается подняться, но очень болит спина.

— Полежи ещё, — говорит дядя Вася, — успеешь попрыгать…

Блокада и голод. Витя теперь очень хорошо знает, что означают эти слова.

Не пустили фашистов в Ленинград, остановили на подступах к городу. Беснуются фашисты. Часами обстреливают Ленинград из тяжёлых орудий.

Витя привык уже к вою снарядов, но ходить по улице опасно.

На улице всё завалило снегом. А убирать некому. Все работают: кто на заводе, кто в мастерских. Работают днём и ночью. Снаряды делают, мины, пушки ремонтируют… Каждый ленинградец знает, что нельзя город, где родилась Революция, сдавать фашистам. И Витя это знает. И ребята из команды дяди Васи тоже знают. Они постарше и работают. Иногда сутками из цеха не выходят. Поспят немного — и за станок. Город ведь от всей страны отрезан, сам всё должен давать фронту, чтобы оборону держать.

А когда и появляются ребята во дворе, то уж не бегают, не играют. Постоят немного, порасспросят, кто что делает, — и домой, спать…

Иногда попросят Витю на баяне поиграть. Витя играет, они молча слушают. Щёки ввалились, одни глаза лихорадочно горят — вроде только глазами и слушают. Витя старается, но играть долго не может, нет сил меха раздувать. Нет сил от голода. И у ребят сил мало — тоже от голода. А голод из-за блокады. Нельзя продукты подвезти в город.

Мучает Витю голод днём и ночью. Как ни старается он не думать о еде, отвлечься, всё равно мысли то и дело возвращаются к ней. Возьмёт Витя баян, начнёт играть, забудется на короткое время, а потом вдруг как засосёт, засосёт… и слабость. Бросит Витя баян, выйдет во двор. Когда ходишь, есть не так уж хочется. Но быстро ноги ослабевают, начинает голова кружиться. Приходится домой возвращаться. А лежать тоже невмоготу. В животе что-то урчит, сосёт, и тошнота к горлу подступает. Лежит Витя, мучается, и не верится уже ему, что было такое время, когда и хлеб, и колбасу, и чего хочешь можно было есть вволю.

Лежит Витя и ждёт вечера. Мама с работы придёт, принесёт ему два кусочка хлеба. Один он вечером съест, а другой утром. Сварит жиденький суп или немного картошки. Конечно, после такого супа всё равно есть хочется, но в животе теплее и заснуть можно.

А больше всего ждёт Витя отца. Отец воюет где-то близко, в письме с фронта сообщил: «Может быть, скоро загляну домой». Из-за него они с матерью, когда дом разбомбило, не переехали в другой, а остались здесь, поселились в подвальной кладовке. А то приедет отец, где он их будет искать!

Неуютно, сыро, темно в кладовке, но зато безопасно при бомбёжке и обстреле города. Перетащили самую необходимую мебель, раздобыли железную печурку, бочку для воды.

Запасал воду и дрова Витя. Он лазил по дворам и разбитым домам и тащил всё, что можно было изрубить на дрова. Но теперь уже и тащить нечего. А тут на них обрушилась новая беда.

Однажды мать возвратилась с работы поздно. Витя, как всегда, нетерпеливо заглянул в её сумку и удивился:

— А где же хлеб?

— Я потеряла продуктовые талоны… — мать устало опустилась на кровать и заплакала.

Прошёл день, другой, а Витина мать всё ещё не могла достать ни хлеба, ни крупы. Витя вышел во двор, отломил под водосточной трубой сосульку, изгрыз всю, но и это не помогло. Тогда он вернулся домой, обшарил все углы, в надежде найти хотя бы кусочек картофельной очистки. Голова кружилась и в глазах темнело.