Р. Паласио - Чудо

Картофелампа произвела настоящий фурор. Мы с Джеком получили за нее «отлично». Джек прыгал до потолка: еще бы, это была его первая отличная оценка в нынешнем году.

Научная ярмарка проходила в спортзале, там же, где был Египетский музей в ноябре. Только сейчас на столах громоздились не пирамиды и фараоны, а вулканы и макеты молекул. И на этот раз мы не устраивали родителям экскурсии, а стояли у своих столов. Родители бродили по залу и сами все разглядывали. Как вам такая математика: шестьдесят детей в параллели — это минимум шестьдесят родителей, даже если не считать бабушек и дедушек. Значит, на меня обращены как минимум сто двадцать глаз. Сто двадцать взрослых глаз, которые ко мне, в отличие от детских, не привыкли. Стрелки компаса показывают на север, куда бы ты ни направился. Так вот, все эти глаза — компасы, а я для них — Северный полюс.

Поэтому я и не люблю школьных праздников с родителями. Я, конечно, уже не так их ненавижу, как раньше. Например, как я ненавидел праздник в честь Дня благодарения — думаю, тогда мне было тяжелее всего. Я ведь первый раз предстал перед всеми родителями. А потом был Египетский музей, но на него я как раз не жалуюсь, потому что нарядился мумией и никто меня не заметил. Затем — Зимний концерт, и его я возненавидел всей душой, потому что меня заставили петь в хоре. Я и петь-то совсем не умею да к тому же чувствовал себя прямо как зверь в зоопарке. Новогодний вернисаж был сносным, но все равно напрягал. Наши художества развесили в коридорах, и родители, разгуливая по всей школе, их рассматривали. Сталкиваться с неподготовленными родителями на лестнице — все равно что отправиться в школу заново.

Вообще-то я не очень переживаю из-за того, как люди на меня реагируют. Могу повторить и в миллионный раз: я привык. Зачем расстраиваться по пустякам. Вот, например, ты выходишь на улицу и накрапывает дождь. Не надевать же из-за мороси резиновые сапоги. Ты даже зонт не открываешь. Идешь себе под дождиком, и тебе плевать, что волосы промокли.

Но когда громадный спортивный зал наводнен родителями, тут уже не морось, а настоящий ураган с ливнем. Вмиг промокаешь насквозь, а взгляды норовят сбить тебя с ног, как сильные порывы ветра.

Мама и папа почти все время простояли у нашего стола вместе с родителями Джека. Вот смешно: почему-то родители всегда объединяются в те же компании, что и их дети. Например, мои мама и папа подружились с родителями Джека и мамой Джун. А родители Джулиана прохаживались по ярмарке с родителями Генри и Майлза. И даже родители двух Максов держались друг друга. Забавно.

Позже, когда мы возвращались домой, я поделился своим наблюдением с мамой и папой, и они со мной согласились.

— Подобное притягивается подобным, — сказала мама. — Похоже, так и есть.

Война затянулась. Хуже всего было в феврале: почти никто с нами не разговаривал, а Джулиан начал подбрасывать нам в шкафчики записки. Джеку — совсем уж тупые, вот, например: «От тебя несет тухлятиной, вонючка!» или «Всех от тебя тошнит!»

А я получал записки вроде таких: «Урод!» Или: «Вали из нашей школы, орк!»

Джун считала, что мы должны показать записки мисс Рубин, которая курировала нашу параллель, или даже мистеру Попкинсу, но мы же не доносчики. А потом, мы и сами оставляли им записки, хотя наши были не такие злобные, скорее насмешливые.

Например: «Ты такой красавчик, Джулиан! Я тебя люблю. Давай поженимся! Целую, Бьюла».

А вот еще одна: «Обожаю твои волосы! Обнимаю, Бьюла».

И еще: «Ты душка. Пощекочи мне пяточки. Чмок, Бьюла».

Бьюлу мы с Джеком сами выдумали. Она была слегка чокнутая: например, ела грязь, которая скапливается между пальцами ног, и потом еще костяшки пальцев обсасывала. И мы решили, что такое недоразумение наверняка втюрилось бы в Джулиана, который выглядел и вел себя, словно звезда телерекламы.

Еще пару раз Джулиан, Майлз и Генри в открытую издевались над Джеком. А меня на виду у всех не трогали. Ну естественно: если обнаружится, что они меня «травят», то им не миновать больших неприятностей — это они понимали. А Джек — цель полегче. Однажды перед физкультурой они украли у него спортивные шорты и потом кривлялись и размахивали ими посреди раздевалки. В другой раз Майлз — он сидит рядом с Джеком в нашем классе — стащил его тетрадь и кинул ее Джулиану через весь кабинет. Конечно, мисс Петоза этого бы не допустила, но в тот день ее заменяла другая учительница, а учителя на замену обычно только ушами хлопают и не замечают, что творится вокруг. Джек держался молодцом. Он никогда не показывал, что расстроен, хотя, думаю, иногда расстраивался.

О войне знали все пятиклассники. Девочки сначала держали нейтралитет, особенно после того как Саванна и Генри стали встречаться. Но к марту им все это порядком надоело. И некоторым мальчишкам. Например, как-то раз Джулиан вытряхивал карандашные стружки из точилки в рюкзак Джека, а Амос выхватил рюкзак из рук Джулиана и вернул его Джеку. Хотя Амос вообще-то водился с той компанией.

Несколько недель назад Джулиан распространил нелепый слух: Джек, мол, нанял какого-то «гангстера», чтобы тот свел счеты с ним и заодно с Майлзом и Генри. Просто курам на смех. Вот тогда даже те мальчишки, которые все еще были на стороне Джулиана, перешли в нейтральный лагерь. Так что к концу марта с Джулианом остались только Майлз и Генри — и, кажется, их тоже эта война начала доставать. Например, они вроде бы подтвердили «гангстерскую историю», но сказали, что на самом деле к ним просто подходил какой-то псих, — ничего особенного.

А еще, судя по всему, игра в «чуму» закончилась. От меня не шарахались, когда я с кем-то случайно сталкивался, и теперь любой мог одолжить у меня ручку и не делать при этом вид, будто на ней кишат вши.

Иногда мы с одноклассниками даже обмениваемся шутками. Например, однажды я увидел, как Майя пишет записку Элли на листке из блокнота с изображением Агли-Долла — это такой уродливый чудик, мягкая игрушка, — и сам не знаю почему, но я вдруг спросил:

— А ты в курсе, что Агли-Долла делали с меня?

У Майи глаза на лоб полезли: она приняла это за чистую монету. И, когда спустя несколько секунд сообразила, что я шучу, тут же решила, что я выдал самую смешную остроту на свете.

— Ты такой забавный, Август! — воскликнула она, а потом пересказала всё Элли и другим девчонкам, и они тоже захихикали. Ну, конечно, не сразу: сперва разинули рты, но когда сообразили, что это шутка, то и сами рассмеялись. А на следующий день я обнаружил на своем стуле маленький брелок с Агли-Доллом и записочку от Майи: «Самому милому Ави-Доллу на свете! Целую, Майя».

Шесть месяцев назад такое и вообразить было нельзя, а теперь происходит все чаще и чаще.