Лёня Герзон - Приключения Никтошки (сборник)

А ведь она хотела как лучше, как лучше! Ведь честно старалась добиться справедливости, защитить несчастных животных, старалась изо всех сил! Барвинка всхлипнула.

– Ну что мне с собой делать, что? – спрашивала она себя в пустом проходе между домами, и темные стены гулко отражали ее голос, как бы говоря: «Ничего не слышим! Ничего не хотим слушать!»

Сюда не выходило ни одного окна. Барвинка едва удерживалась от слез. Казалось, этот мрачный переулок вот-вот наполнится плачем бедной вегетарианки.

– Я ничего не знаю, книг прочла мало, – жаловалась она в темноту. – Как же все-таки… тяжело их читать. Она с трудом сдерживала рыдания.

– А у меня огромное желание делать что-нибудь полезное для всех… Но оказывается… оказывается… чтобы что-то такое делать, нужно быть образованным… Как Знайка. Обо всем знать.

С этими полчищами слез – так и ползущих, так и лезущих из каждой щели между ресницами – было просто невозможно бороться. Их становилось все больше и больше, и сколько она ни крепилась, сколько ни шмыгала носом и ни трясла головой – ничего не помогало. И Барвинка наконец заплакала.

Она села на корточки, прислонившись к холодной стене. Сидела и плакала, и плакала… И пока она плакала, настроение у нее менялось.

– Кто ты такая, и кому ты нужна? – неожиданно спросила саму себя председатель ЗВЕРЖа. – Ты дура, ясно, ты кто? Просто дура, самая обыкновенная, которая ни черта не знает, а только дурачит других!

Как же она вдруг разозлилась! На саму себя… Вскочила и стукнула себя кулаком по лбу – со всей силы. А потом еще – со всего размаха – по затылку. До сих пор голова у нее просто болела, а теперь заболела так, что, казалось, вот-вот расколется.

– Вот и хорошо, – сказала Барвинка, пошатываясь. – И пусть расколется. А теперь еще по уху.

И она размахнулась и треснула саму себя по левому уху. В ухе что-то стрельнуло, и неожиданно голова перестала болеть.

– Х-ха! – рассмеялась Барвинка. – Видишь, какая она у тебя пустая? Долбанул с одного края – откликнулось с другого. Просто чайник!

Ей вдруг стало почему-то весело.

– Ну и что, что дура? Мало ли таких дур? Полный Цветоград! Только притворяются, что они не дуры, а на самом деле одна дурней другой! Только посмотри на них: дура на дуре сидит и дурой погоняет! Дурачьё! Да неужели же эта бабаягушка-смазлюшка умнее меня? В сто раз глупее! Она даже если университет закончит – и тогда будет… может, раз еще в пять меня глупей.

Барвинке стало так радостно, что она засмеялась. Но, посмеявшись немного, успокоилась. «И чего это такую сырость развела?» – подумала она.

Слёз было столько, что она набрала их полные пригоршни и умыла лицо. Даже на уши и шею хватило.

– Буду учиться! – решила Барвинка. Вытерла футболкой слезы и подняла голову.

– Да! Пусть на учебу уйдет время. Быть может, недели! Или даже месяцы… Но зато, выучившись, я буду всё знать и смогу сделать многое. Она сжала кулаки. Я добьюсь… добьюсь, – шептала Барвинка, ударяя кулаком в замшелую стену дома. Наконец она совсем успокоилась и пошла дальше.

Пройдя темный переулок, Барвинка вышла на широкую улицу Тюльпанов. Тут было полно народу. Коротышки шли с площади, обнимаясь, целуясь и весело беседуя между собой. Только Барвинку никто не целовал. А ей на это было совершенно наплевать. Она шла, ничего не замечая, и думала только о том, как завтра же начнет учиться. Пойдет в библиотеку, наберет там целую кучу книг и станет читать. А потом сдаст экзамены и поступит в университет.

Вдруг ее окликнули. Она подняла голову и увидела Пустомелю. Пустомеля сидел за одним из вынесенных на улицу столов ресторана «Лёляки баб». Левой рукой бывший звержевец обнимал своего друга – ярого мясоеда Шмуньку, с которым они только что помирились. В правой – держал вилку, на которую была наколота большущая котлета.

– Эй, Барвинка, иди к нам! – позвал Пустомеля, помахивая котлетой. Барвинка встрепенулась.

– Как ты можешь! – с отвращением плюнула она. – Ведь ты только что был вегетарианцем.

– Я и сейчас вегетарианец. В том смысле, что я против убийства животных.

– Но ведь ты сейчас сам ешь мясо убитого животного! – закричала Барвинка.

В ее черных глазах горел гнев. Ей очень хотелось дать Пустомеле пощечину, и она едва сдерживалась, глядя на его жирные губы. Пустомеля почувствовал себя неловко. Он вытер губы салфеткой.

– Или эта котлета из Знайкиной машины? – спросила Барвинка.

– Нет… – замялся Пустомеля. – До этого ресторана гуманное мясо пока не дошло, конечно. Но теперь ведь никто больше коров убивать не будет…

– Ну а ты что делаешь?

– Я? Доедаю то, что уже убито.

В Барвинке боролись два чувства. С одной стороны, ей очень хотелось стукнуть Пустомелю. С другой – всё это вегетарианство ей вдруг так опротивело, что не хотелось слышать про всяких там убитых зверей. Ей вдруг стало даже приятно, что Пустомеля ест мясо зарезанной коровы или свиньи. «Пусть хоть целую тысячу убьют», – злорадно подумала Барвинка.

– Да брось ты, Барвинка, дуться, – сказал Пустомеля. – Знайка еще не придумал машину, чтоб из мяса обратно живую корову делать. Поэтому то мясо, что уже есть, надо доесть. Ну, сама подумай, что же эта корова умерла зря?

«И правда, чего я так упираюсь?» – подумала Барвинка.

Ноги едва держали ее, и она уселась на краешек стула, который уступил ей Шмунька. Главной вегетарианке немедленно подали тарелку с тремя котлетами, картофельным пюре и квашеной капустой. Барвинка наколола на вилку маленький кусочек котлеты, положила в рот. Вот уже две недели она не ела мяса. А ведь для коротышек, у которых время течет в десять раз медленнее, чем у людей, две недели – это все равно что для нас четыре с половиной месяца!

Барвинка почувствовала, что ее зубы погружаются во что-то прекрасное, божественное. Совершенный, удивительный вкус… Зубы сами собой вцепились в сочный бок котлеты, не желая его выпускать. Пересилив себя, она разжала челюсти – в ноздри ударил кружащий голову жареный запах. Барвинка снова закрыла рот, вонзая зубы в нежную мясную мякоть. Сок тек у нее по подбородку, под ножкой стула, на котором сидела вегетарианка, не хватало в полу плитки, и он шатался и норовил упасть, растрепавшиеся волосы лезли в глаза – но ей было уже всё равно. Множество мыслей переполняло Барвинкину голову, пока она с остервенением кусала мягкое котлетное мясо. «Все-таки очень неприлично так есть, – думала она. – Ведь можно же резать ножом и есть по кусочку…» И тут же сама себе отвечала: «А плевать!» – и кусала дальше.

«Многие ходят на выставки, рассматривают картины и скульптуры, – думалось Барвинке. – Ходят на концерты, слушают музыку… Господи, вот лучшая музыка, вот лучшая скульптура!» – косилась она глазами на котлету и понимала, что думает несусветную чушь. Подняв глаза к небу, она увидела висящий над городом полный круг луны. «Чем коротышка отличается от зверя? – подумала бывшая вегетарианка. – Кажется, если б я еще дня два не поела мяса – встала бы на четвереньки и на эту луну завыла». И еще она подумала: «Все-таки Знайка – гений. И не надо никого убивать».