Лёня Герзон - Приключения Никтошки (сборник)

– Вот чокнутый! – воскликнул Пустомеля, откусывая сосиску.

– Пока он был тут, я колол ему успокоин, – сказал доктор. – И с собой я дал ему таблеток, только не уверен, что он их будет принимать.

– Охотиться в окрестностях Зелёнгорода ему, разумеется, не позволят. За Патроном там следят бдительные наблюдательницы, где бы он ни был. Они только разрешают ему палить по консервным банкам, насаженным на ветки кустов.

– Н-да. Охотник Патрон – проблема не меньшая, чем свиньи.

А цветоградцы еще не знали главного. Вчера утром Патрон не вытерпел и подстрелил утку. Боже, что тут началось! Ведь в Зелёнгороде общество Зелёнзверж теперь уже имело такое влияние, что никому и в голову бы не пришло есть негуманное мясо. Всё мясо давали два Добромяса, привезенные из Солнцеграда, где уже наладили массовое производство этих машин. За Патроном гонялись разъяренные толпы малышек. Он убегал изо всех сил, но вегетарианки загнали его. Окружив со всех сторон, они отняли у охотника ружье и разломали его на части, которые потом бросили в болото вместе с патронами. Не пожалели и серебряных инкрустаций, так искусно выполненных когда-то монтёром Молотком. Хоть Патрон и кричал им, чтобы сдали его ружье в музей… А затем отвели плачущего охотника на станцию и вместе с верным бультерьером Булькой посадили в поезд до Цветограда. Но Знайка и другие звержевцы еще ничего об этом не знали – поезд из Зелёнгорода идет сутки.

В ту ночь Знайка долго ворочался и не мог заснуть. Хотя все коротышки в доме давно уже спали, и даже Никтошка, который теперь не мог гулять до поздней ночи по лесу, потому что пошел снег…

«Что же делать, что же делать? – думал ученый, вертясь с боку на бок. —

Целая куча проблем навалилась!»

Кажется, никогда у него не было такого завала. Лежа на левом боку, Знайка думал о том, что неплохо бы изобрести машину для переработки свиных отходов в удобрения. Кем, собственно, раньше была свинья? Машиной по производству мяса из картофельных очисток. А теперь это мясо никому не нужно…

Но тут Знайке надоело лежать на левом боку, и он перевернулся на правый. Еще повар Кастрюля на соседней кровати, как назло, храпел и мешал думать. Слева от ученого спал музыкант Рояль. Он спал тихо, только иногда посвистывал во сне и делал губами, словно играл на флейте. Знайка пошарил под кроватью Рояля и нащупал там флейту. Снова перевернулся на правый бок и ткнул Кастрюлю флейтой в живот. Живот повара загудел, как барабан, и Кастрюля перестал храпеть.

А Знайка снова начал думать. Но, лежа на правом боку, он уже думал не как ученый, а как мэр. «Э-эх, – думал мэр. – Компромисс-то достигнут, а в городе по-прежнему полно коротышек, которые не согласны. Вот например этот, как его… рыболов».

Знайка почесал голову.

Ну что ты будешь делать – забыл фамилию, да и всё! Ах, ну да, Мормышкин, вот. «Что мне, спрашивается, теперь делать, – говорит этот рыболов Мормышкин. – Да ведь мое самое любимое дело в жизни – ловить рыбу! Вы хоть раз, – говорит, – сидели на берегу ранним утром, часов этак в шесть утра, когда едва только выглянувшее из-за леса солнышко уже разбудило птиц и они все щебечут… А что за клёв зимой, когда Напильник с Молотком пробурят своей бурильной установкой огромную толщу льда, и ты закинешь туда свою удочку-мормышку, словно в шахту… а в ней, на страшной глубине, булькают голодные рыбки, которые твоего червячка так и ждут, так и ждут…»

«И он прав, и он прав, – думал Знайка, снова переворачиваясь на левый бок. – Но все-таки свиньи…»

Кастрюля опять захрапел.

– Ах, чтоб тебя! – разозлился Знайка, ударяя повара флейтой по спине. Кастрюля-то замолчал, а Знайка вдруг заметил, что блеснувшая в темноте флейта, кажется, погнулась.

– Надо же, флейта погнулась, – прошептал ученый-мэр. – А, ничего! Напильник починит. Или, там, Молоток… – пробормотал он, зевая. – А все-таки, что же делать с охотником Патроном?… в патронташ его… в патронташ…

Ученый засыпал, и мысли его перемешивались в голове, как овощи у повара Кастрюли в супе. И уже в самое последнее мгновение перед сном ученый придумал. И, перегнувшись, словно креветка, пополам, сел на кровати.

– Зве-ро-люб! – шепотом воскликнул ученый. – Никакой не Патрон, а Зверолюб! Охотник Зве-ро-люб… и не охотник вовсе, а… а… лесник. Лесник Зверолюб!

– А кто тебе сказал, что с новым именем он не останется прежним заядлым охотником и стрелякой? – спросил самого себя ученый.

– А посмотрим! – отвечал ученому мэр.

– Это надо еще проверить, – сомневался ученый.

– А проверим! – отвечал мэр. – Да я же всегда говорил, например, что этого противного Ворчалина надо переименовать… переименовать в… в Смеякина! И будет он смеяться. А Растеряку в Находилку. Тогда от него, по крайней мере, хоть польза какая-то будет. А этих двух балбесов Авоськина и Небоськина – в Убеждёнкина и… и… – а, потом допридумаю! Пусть пока оба будут Убеждёнкины: Убеждёнкин первый и Убеждёнкин второй. А Пустомелю назовем… назовем… Не важно.

Ученый вскочил и забегал между кроватей, на которых спали коротышки. В окно светила полная луна. В комнате было душно. Знайка подбежал к окну и распахнул его. В спальню ворвался свежий воздух.

– Свежая мысль, свежая научная мысль! – бормотал ученый. – Ах, что за воздух! – радовался он и тут же возмущался: – И что это у нас в городе за имена такие вообще! Пустомеля, Шмунтик, Гнобик… Имена должны быть полезные, вот как у меня – коротко и ясно: Знайка. Или, хотя бы, у врача: Таблеткин. Вообще, пора его тоже переименовать из доктора во врача. Что это за доктор такой – так в прошлом веке говолили. То есть, говорили.

Язык его от возбуждения заплетался.

– Врач Таблеткин! – возвестил Знайка. – Красиво и лаконично.

Знайка стал думать, кого еще можно переименовать, и понял, что тут работы непочатый край. Имена коротышек должны быть полезными, тогда каждый носитель имени станет полезным членом общества. А так – половина из них бесполезные, а другая половина – еще и вредные. Этот Гнобик, например, или хулиган Кривляка, или Шмунька – что это еще за Шмунька такая? Вот Кнопочка – совсем другое дело, или там, какая-нибудь Посудомышка.

– Великий Архимед! – радостно шептал ученый. – Да ведь это же настоящий переворот…

Как и всё, что изобретал Знайка, переименование коротышек быстро вошло в действие и оказалось очень полезной штукой. Прежде всего, создали Переименовательский комитет, сокращенно Перком, – чтобы всё было демократично. Каждый цветоградец мог представить в Перком кандидатуру коротышки, которого он предлагал переименовать для блага города или для блага самого же переименуемого. Делали всё по-научному и организованно. Поэт Пёрышкин придумывал каждому переименуемому новое имя. Поэту помогал музыкант Рояль, следивший за тем, чтобы имя хорошо звучало, а также писатель Бумагомаракин, проверявший, чтобы оно красиво выглядело на письме. Потом Перком голосовал, и новое имя принималось.