Лёня Герзон - Приключения Никтошки (сборник)

О, великий Ньютон! Бывший ученый ничего этого не помнил!

«Не знаю! Не знаю! Не знаю!» – в ужасе отвечал он на свои же собственные вопросы.

Он знал теперь только одно: что ровно ничего не знает. Волосы у новоявленного Незнайки встали на голове дыбом. Словно по какому-то ужасному колдовству челюсть его значительно укрупнилась, лоб сузился, глаза смотрели, как пуговицы и всё лицо приняло невероятно глупое выражение. Все в ужасе смотрели на это кошмарное превращение.

Но внезапно в кабинет со звоном ворвался Рояль, которого еще вчера Знайка предлагал переименовать во Флейту.

«Слишком громко, – говорил на вчерашнем заседании Знайка, подавая предложение в возглавляемый им же самим Перком. – Слишком громко, когда в общем доме кто-нибудь на рояле все время играет. Невозможно наукой заниматься».

Ворвавшись в кабинет, Рояль растолкал всех и подскочил к ученому. Фрак на музыканте был разорван, бабочка-бантик сбилась на бок, волосы всклокочены. Рояль был страшен. В руках он держал флейту.

– Меня?! – закричал музыкант. – Меня переименовывать?!! Меня, Рояля, во Флейту? Да я тебе сейчас такую флейту покажу, что у тебя слух пропадет! Что тебе медведь на ухо наступит!

С этими словами Рояль размахнулся и, прежде чем кто-нибудь успел схватить его за руку, со всей силой ударил бывшего ученого флейтой по голове. Звук от этого удара был таким звонким, что можно было и впрямь подумать, будто Знайкина голова стала абсолютно пустой. Словно от обтянутого кожей барабана, отскочила флейта от его черепа! Ученый увидел яркую вспышку. Он вскрикнул и проснулся.

Бум!!! Видимо из-за кошмара, который ему приснился, ученый как-то очень сильно дернулся. Дернулся – и въехал головой в одну из чугунных палок, из которых была сделана спинка кровати. Знайка открыл глаза. Он был весь в холодном поту. В голове гудело. На темени постепенно вырастала шишка. Ученый попытался ее потрогать, но в руках у него оказалась флейта. Так ведь он же стучал ей Кастрюлю, чтобы повар не храпел!

– Великий Эйнштейн с Ньютоном! – прошептал Знайка. – Так значит… это был сон!

Он сел на кровати, засунув ноги в тапки. Злосчастная флейта выпала у него из рук и покатилась под кровать.

– Так значит… так значит, – бормотал ученый.

Окна были закрыты, и в комнате было душно. «Коротышки потратили весь углекислый газ», – подумал ученый. Он растворил окно и вдохнул, как ему показалось, целый кубометр свежего воздуха. Яркий месяц уперся лучом ему в лоб.

– Так значит, я все еще знаю теорему Пифагора? – воскликнул Знайка. – Ну, конечно же, знаю: косинус, помноженный на квадрат катета, равен синусу гипотенузы!

Улыбка ученого поглотила лунный свет.

– А во сколько раз скорость звука больше скорости света? Правильно, в одну миллионную! Ну слава богу! То есть, Ньютону. Значит, я – это все еще я.

И он осторожно постучал себя по лбу костяшкой безымянного пальца. Звук по-прежнему глухой, значит, она не пустая. Всё на месте, а шишка от удара флейтой уже почти не болит. То есть, тьфу – от удара кроватью! Но все-таки дрожь пробивала ученого, когда он вспоминал ужасный сон.

– Нет, это не наш метод, – сказал сам себе Знайка. – Не будем никого переи…

Он даже слова этого не хотел произносить.

– Но как же «воздействие имени коротышки на его психику»? Как же моя диссертация?

И сам себе ответил:

– А ну ее к черту. Есть направления в науке, которые слишком опасно разрабатывать. Лучше держать их в секрете.

«Пусть остаются, кто они есть», – думал Знайка на следующее утро за завтраком, глядя на ворчащего Ворчалина и мелющего языком Пустомелю.

После ужасного сна они ему даже стали как будто роднее. Ученого потом еще целый месяц мучили ночные кошмары, в которых его переименовывают в Незнайку. Доктору Таблеткину даже пришлось ему выписать успокоин со снотворным. Знайка так боялся, что его переименуют и он потеряет все свои знания, что никогда никому про навязчивый сон не рассказывал и молча свои ночные кошмары терпел. Правда, со временем они бывали все реже, а когда выпал первый снег, и вовсе прекратились.

– Тебе нужно почаще кататься на лыжах, – посоветовал ему Таблеткин.

Послушавшись доктора, ученый оставил научную работу и с утра до вечера гонял на лыжах по снежным равнинам. От занятий спортом ему, и правда, сделалось намного лучше. А бедного охотника Патрона Знайка стал брать с собой, и тому тоже стало намного лучше. Они вместе катались по лесам и полям, и, проезжая мимо какого-нибудь дуба, Патрон рассказывал Знайке:

– Вот тут я медведя завалил. А там – дятла.

Знайка, конечно же, не смеялся над охотником и не ругал его, как другие, а внимательно выслушивал. И Патрону становилось хорошо. А Пустомеля скачал для него разные компьютерные игры со стрельбой и охотой, и они вместе с охотником в них играли. Я забыл сказать, что буквально на днях Интернет распространился по всему Цветограду. Всего-то две недели назад он был только у Знайки в кабинете, но, пока цветоградцы решали вегетарианский вопрос, инженеры из Солнцеграда интернетизировали каждый дом в городе. Так что теперь можно было скачивать какие хочешь компьютерные игры и играть в них сколько душе угодно. И теперь Патрон стрелял не из настоящего ружья, а из компьютерного, и, казалось, был этому даже рад.

– В компьютере я могу стрелять, сколько хочу и когда хочу, и никто мне ни слова не скажет, – говорил он.

А монтёр Молоток, взяв с собой рыболова Мормышкина, съездил на поезде в Зелёнгород, и там они, с помощью удочки, добыли из болота сломанное ружье. Молоток его отремонтировал, и теперь оно хранится в городском музее, в зале, посвященном истории вегетарианства.

Так в Цветограде никого и не переименовали, кроме Вруши с Правдюшей. Но это было уже весной, когда Знайкин сон давно забылся. Размышляя, как бы помочь бедному фермеру-вруну, которому вранье мешало выполнять его повседневные обязанности, ученый придумал Вруше новое имя. Тогда уже прошло целых три месяца, а для коротышек это, как известно, в десять раз больше – то есть, почти три года. Теперь смена имён не казалась Знайке такой уж страшной. Но Знайка осознавал всю ответственность, лежащую на нем, как на ученом, и дал клятву никому никогда об этом методе не рассказывать и применять его только в самых крайних случаях. Поэтому он ограничился переименованием одного только Вруши в Матроса, поскольку видел, как тот сильно страдает. Ну, заодно уж и Врушиного брата, Правдюшу, переназвали – он превратился в Пионера. И это полностью излечило обоих фермеров.

А Цветоград так и не стал Трудоградом и не догнал своего соседа, Солнцеграда – ни в научном, ни в экономическом, ни в техническом развитии. Зато в Цветограде по-прежнему на всех улицах росли цветы.