Лёня Герзон - Приключения Никтошки (сборник)

На Никтошку вдруг напала тоска. Она щемила его сердце. Ему захотелось вскочить и куда-то бежать. Никтошка слез со своего пенька, беспомощно огляделся по сторонам. Вокруг ни души – он был один. Только пронзительно щебетали птицы, а в конце июня они особенно нервные, потому что очень мало спят. Ведь птицы могут спать только когда на улице темно, а в июне, как известно, ночи такие короткие, что темнеет всего часа на три, не больше.

– Боже мой, боже мой! – громко произнес Никтошка, схватившись за голову, и слезы навернулись ему на глаза. – Неужели всё это было сном?!

Всё – подводное царство Нептуна, его прекрасные дочки Афра и Дита, военный советник Раккарак…

Он так отчетливо помнил, как они с Дитой танцевали вальс, как играл граммофон, как выпускал огромные пузыри дыма самовар и как рыбки сидели на своих маленьких стульчиках вокруг его тарелки и слушали Никтошкин рассказ про жизнь на земле и про воздушный шар…

Никтошка почувствовал себя таким одиноким! Вокруг него простирался огромный лес. «Он, наверное, тянется на многие километры, – думал Никтошка, – и во всем этом лесу не встретишь ни души». Слезы лились и лились у него из глаз. Но тут справа послышался шорох, и из-под вороха прошлогодних листьев выглянула удивленная мордочка лесной мыши. Мышь для Никтошки была словно для нас целый кабан, но он не боялся мышей. Он привык их встречать в лесу возле Цветограда. Но эта мышь, видимо, никогда раньше не видела коротышек. Она боялась приблизиться к Никтошке и долго его удивленно разглядывала. Наконец она поняла, что Никтошка не представляет опасности, и вышла из своего укрытия. Подойдя ближе, мышка стала обнюхивать его штаны и ботинки, словно учуяла запах чего-то вкусного.

– Привет, – сказал Никтошка и улыбнулся сквозь слезы. – Меня зовут Никтошка, а ты кто?

Но мышь только водила носом вправо-влево и продолжала обнюхивать это странное для нее существо.

– Не понимаешь, – грустно сказал Никтошка и похлопал мышь по мягкой, меховой спине.

Поняв, что у него нет никакой еды, мышь побежала дальше, шурша прошлогодними листьями. «Надо ложиться спать», – решил Никтошка.

Подводное царство приснилось ему во сне. И теперь пора спать. Может быть, этот сон снова придет к нему ночью.

Но Никтошке ничего не приснилось. Стоило ему закрыть глаза, как он тут же провалился во что-то черное, где совсем ничего нет. Словно исчез. А когда открыл глаза, был уже день и вокруг звонко щебетали невыспавшиеся, нервные птицы. Впрочем, теперь они не показались Никтошке такими уж нервными. Кажется, прошла всего одна минута. Но когда он закрывал глаза, у него было плохое настроение и тоскливо на душе, а когда открыл – настроение стало прекрасное и на душе весело. Словно доктор Таблеткин сделал ему один из своих чудодейственных уколов.

Прошло уже несколько месяцев с тех пор, как Никтошка упал с воздушного шара. Никто, кроме него, правда, так об этом и не узнал. Когда коротышки возвратились из путешествия в Зелёнгород, они не заметили исчезновения Никтошки. Вот уж до чего незаметный он был коротышка – даже незаметнее Молчалина. Хотя Молчалин, кстати сказать, был не такой уж и незаметный. Правда, он все время молчал. Но зато был ростом на целую голову выше других коротышек, и почему-то всегда так получалось, что все на него натыкались. Особенно, когда куда-нибудь спешили. Если доктор Таблеткин торопился к больному и бегал по дому, разыскивая какое-нибудь лекарство, он почему-то постоянно врезался в стоящего где-нибудь Молчалина.

– И что ты все стоишь на дороге? – в сердцах спрашивал его доктор Таблеткин. – Не можешь себе другого места найти, чтобы стоять?

Молчалин молча кивал головой и переходил на другое место, где вскоре Таблеткин снова натыкался на него.

– Наказание с тобой одно! – восклицал Таблеткин. – Ну вот, из-за тебя я уже и забыл, что ищу. Валидол? Корвалол? Ну, что ты стоишь, помоги вспомнить хоть!

Молчалин напрягал память, пытаясь вспомнить, что искал Таблеткин. Тот всегда искал «вслух». Таблеткин вообще все любил делать «вслух» – то есть, делал что-нибудь и приговаривал: «Вот сейчас тебе укольчик поставим», – или: «Так-с, намажем нарывчик йодиком, чтобы не загангренилось…»

Молчалин молча шевелил губами, стараясь припомнить сложные названия лекарств, которые повторял Таблеткин, но это ему оказывалось не под силу.

– Ну не можешь вспомнить – так иди отсюда куда-нибудь подальше, не мешайся на дороге! – кричал Таблеткин.

А за окном слесарь Напильник уже включил сирену на своем автомобиле, чтобы ехать по вызову.

– Вспомнил! – закричал Таблеткин, – я искал слабительное! Или нет, кажется, наоборот, крепительное – то есть, средство против поноса.

– Что ты так мучаешься, Таблеткин? – крикнул ему музыкант Рояль, пытаясь перекричать сирену. – Бери оба лекарства, не прогадаешь!

Ну так вот, на Молчалина, по-крайней, мере обращали внимание, когда врезались в него на бегу, потому что он был очень большой. А Никтошку вообще никто никогда не замечал. Вот коротышки, вернувшись из путешествия, и не заметили его. То есть, не заметили, что его нет. Потому что никто не помнил, что он вообще есть. Только осенью, когда нужно было всем делать прививки от птичьего гриппа, который, по слухам, появился в их местности, доктор Таблеткин вдруг обнаружил, что не хватает одного коротышки.

Он приготовил всего шестнадцать прививок. После долгих мучений и охоты за коротышками, которые не понимали, насколько это важно – получить прививку, Таблеткин все же переловил всех и каждому воткнул шприц, куда следует. Особенно тяжело Таблеткину пришлось вначале, потому что никто ему не помогал, а все только бегали от него. Но те, кто уже получили укол, охотно помогали ловить тех, кого еще не привили. Ведь обидно все-таки – тебе-то укол сделали, а ему-то нет! Таким образом, когда остался один Пустомеля, за ним уже охотился весь дом, и – ничего не поделаешь – пришлось ему сдаться. И тут, когда уже и Пустомеля был наконец пойман и получил прививку, оказалось, что остался один лишний шприц.

«Неужели я кого-то пропустил?» – вслух спросил сам себя Таблеткин, и каждый стал говорить, что не его. Вначале Таблеткин подозревал Мальберта и Авоськина. Особенно Мальберта, который, вообще-то, был очень честным коротышкой, но при виде шприца у него совершенно менялся характер, и он превращался в отчаянного вруна. А Авоськин заползал под кровати и другую мебель. Но сейчас оба так божились, что Таблеткин наконец поверил. В подтверждение своих слов каждый продемонстрировал доктору место укола. Стало ясно, что они говорят правду. Тогда Таблеткин приказал всем построиться по росту и вначале рассчитаться по порядку, а потом всем показать свое место укола. И тут выяснилось, что одного коротышки не хватает. На четырнадцать мест укола пришлось пятнадцать шприцов.