Зофья Хондзыньская - Встречаются во мраке корабли

— Э, может, все же поверит, — медленно сказала Ядвига. — Она не в такой уж плохой форме…

— Нет? — сказал он тоном, в котором Ядвига уловила не только облегчение, но и разочарование. И тут же добавил: — Но мне-то что делать…

— Чтобы вернуть свою форму? — Что это с ней сегодня? Никогда ведь злючкой не была, к тому же знала: Павел, что называется, «пал жертвой» своих благих намерений. — Не знаю, я взяла на себя только заботу об Эрике.

— Ну и как? — в голосе его было нетерпение и что-то вроде ревности.

— Ох, рано еще что-либо говорить, но вместе нам неплохо, это ясно.

— Как… по-твоему, она думает обо мне?

— Не знаю. Но сейчас было бы лучше и для тебя и для нее, чтобы она думала как можно меньше.

— А о Худом?

— О ком? Погоди, дружок, второго автобуса я уж не пропущу, а то начнется час «пик» и я вообще домой не доберусь.

— Но ты поговоришь с нею? — выдавил он, подводя ее к автобусу.

— Ничего другого не делаю, только говорю с ней.

— Не так… Я не о том…

— Не бойся, отведу от тебя обвинение в двуличии, — сказала Ядвига, прекрасно понимая, что слово это тут не к месту и что, по сути дела, не это ему важно. — Во всяком случае, постараюсь расписать ей твои дружеские чувства.

— Ну и противная же ты, — улыбнулся наконец Павел, поняв вдруг, что Ядвига подтрунивает над ним. — Была и есть противная. Хорошо хоть, что занимаешься ею.

— Я всегда на стороне женщин, — сказала она, высовываясь из автобуса, и тут до Павла дошло, что Ядвига догадалась обо всем.

Несмотря на ежедневные визиты Филипа, Ядвига больше не заводила разговор о том, что назвала тогда «использованием случая». А Эрика, хоть и потеряла с тех пор покой, ждала, что, может, этот самый случай как-нибудь сам подвернется.

И не ошиблась. Как-то вечером Филип, ежедневно приходивший ужинать, за что, как он уверял, его «заставляли» топить камин, сказал Ядвиге:

— Знаешь, теперь три раза в неделю я буду приезжать поздней. У нас в школе организовали нечто вроде консультации или подготовительных курсов. Они продлятся три месяца. И те ребята, которых мы за это время признаем достаточно способными, будут допущены в июне к экзаменам.

Эрика равнодушно протянула руку за чаем, но почувствовала, что ухо у нее вытягивается, как у легавой.

— А что это за курсы? — тоже равнодушно спросила Ядвига.

Никто ни на кого даже не взглянул.

— Курс рисунка, курс черчения, своего рода помощь в том, что от них будет требоваться.

Ядвига на минуту вышла из комнаты, и тогда Эрика быстро спросила:

— Есть возрастное ограничение в этой школе?

— Мы принимаем ребят до семнадцати лет. — И, словно не сомневаясь, к чему клонит Эрика, добавил: — Тебе же нет семнадцати.

— Нет. Но… — Откуда что бралось, ведь она еще не решила. — Но гипс… Все равно я бы не могла сейчас ходить на эти курсы. Впрочем…

— Предположим, это можно было бы как-то устроить. А что «впрочем»?

— Да нет, ничего, я так…

— Ядвига говорила, что ты рисуешь. Покажи мне что-нибудь…

— Уверяю тебя, совсем не плохие рисунки, — сказала Ядвига, входя с блюдом клецек.

— Прекрати, Ядзя, — возмутился Филип. — Ты, кажется, готова поверить, что даже в живописи разбираешься!.. Черточки провести не умеет, — обратился он к Эрике, — редчайший антиталант. Принеси-ка эти рисунки. Похвала Ядвиги, знаешь ли, очень плохая рекомендация.

Забавно было сидеть между ними, по-свойски слушать их колкости, шуточки. Эрика не умела бы этого объяснить, но явно чувствовала, что ее присутствие ни капельки их не стесняет. Словно они испокон веку жили тут втроем. Ядвига, разумеется, особь статья, но и в Филипе было что-то очень приятное, то же непоказное дружелюбие, которое не обязывало, не мучило.

— Да мне нечего особенно показывать. За последний месяц я только тут немного рисовала… Правда принести?

— Скажи, где лежат, я сам принесу.

— Оставь, Филип, ничего страшного, не надо делать из нее калеки.

Когда она давала ему альбом, ей хотелось провалиться сквозь землю. Вдруг ясно стало, что все рисунки ее бездарны, а говорить о них — наглость. Почему так тихо? Даже огонь не трещит в камине…

Филип медленно рассматривал рисунки. Ядвига склонилась к нему.

— Ну, попробуй теперь сказать, что я ничего не смыслю, — сказала она, не в силах больше вынести молчания Филипа. — Это же квинтэссенция Беса.

— Знаешь, Эрика, это и вправду неплохо. Движение, линия… Разумеется, есть и недостатки, но… явно интересно, в этом что-то есть. О, и это интересно, красиво деформированный закат. Словно отраженный в воде. Ишь пуантилизмом [8] Пуантилизм — выросшее из импрессионизма течение в живописи конца XIX — начала XX века, характеризующееся манерой наложения чистых красок отдельными полосами, точками. пробавляешься, девятнадцатого века манерочка. Погоди, Ядзя, вечно ты все вырываешь из рук. Хм, Дворец культуры а lá Никифор [9] А lá Никифор — в духе Никифора (франц.) . Никифор — (Н. Крыницкий, 1895–1969) — народный художник, примитивист. , не знаю, не уверен… Нет, это плохо, какое-то мертвое, неподвижное, наивность, но угрюмая, неискренняя — мне не нравится.

«Угрюмая наивность», — подумала Эрика. — Забавное сочетание слов, но я ведь тогда именно такая и была».

— Когда ты это делала?

— В самом начале, в Варшаве.

— Не вышло. Так вот, в рисунке никакая помощь тебе не нужна. В каком ты классе?

Что ж, этим должно было кончиться.

С независимостью, которой она никак от себя не ожидала, Эрика ответила:

— Ни в каком. Я только неполную среднюю кончила. Не сто́ит говорить, как до этого дошло, да и неважно, но факт есть факт. Что нужно сделать, чтобы допустили к экзаменам?

— Важно или неважно, но одно я должен знать: ты сидела два года в одном классе или вообще не училась все это время? Понимаешь, если ты целый год не училась, то дело хуже.

— Значит, хуже.

— Но ты ведь для чего-то существуешь, Филип, — перебила их Ядвига. — Не будь же тупым формалистом! Надо как-то изловчиться и все устроить. Это теперь наш ребенок.

Филип поднял глаза к потолку.

— Она еще не разуверилась в моих способностях «изловчаться»!

— Значит, надо переступить через себя. Между прочим, тебе не стыдно говорить ей «ты» и соглашаться, чтобы такая барышня обращалась к тебе на «вы»? Ты и без того достаточно старый, нечего еще стариться…

— Выпью с ней на брудершафт, когда она сдаст. И ни на минуту раньше. Слушай, девонька… Тебе придется здорово вкалывать. Я принесу программу, сориентируемся вместе, где у тебя слабое место, и подумаем, как тут помочь. Может, я даже сам сумею тебя подтянуть. А что? Пожалуй, еще справлюсь.

Полено, треща, догорало в камине; близился конец представления, страстным любителем которого была Эрика: борьба дерева с огнем — то злобность, то уступки его пламени, атака огня, слабеющее сопротивление терявшего силы дерева, последнее усилие, треск, несколько искр, тихое догорание, смерть.