Ирина Токмакова - И настанет весёлое утро (сборник)

Кусты кончились, начался ельник. Ели были огромные, и лапы их с тёмной длинной хвоей доходили до самой земли.

Возле большой ели кто-то лежал.

Это была лосиха. Она лежала и не двигалась. Заметив Лушу и Ивушкина, подняла голову. Они увидели, как из её глаз медленно, одна за другой, катятся слёзы.

– Что с тобой? Почему ты лежишь и плачешь? – спросил Ивушкин.

А Луша подошла и подышала на неё – тепло, ласково, успокаивающе.

– У меня горе. Очень большое горе, – начала говорить лосиха и вдруг замолчала, прислушиваясь. – Что это такое странное?

Они тоже прислушались, но ничего странного не услышали.

– Тик-так, тик-так? – с недоумением произнесла лосиха.

Ах вот оно что! Они-то уже попривыкли и не обращали внимания на то тиканье, которое сопровождало их в стране «Нигде и никогда».

– Ничего, – сказала Луша. – Не пугайся. Это время тикает. Это наше время, к тебе оно не относится.

– Время? – переспросила лосиха. – Тикает? Как это страшно!

– Да нет, ничего страшного, успокойся, – сказала Луша. – Так расскажи, в чём твоё горе? Может, мы сумеем тебе помочь.

И вот что оказалось.

Лосиху звали Светлина. Она жила вместе со своим лосёнком в домике на еловой опушке. Он никуда от неё не отходил и любил слушать сказки. Да, между прочим, звали лосёнка Люсик.

Луша, с её обстоятельностью, хотела было спросить, сколько ему лет, большой он или маленький, но не спросила. Каких же лет, если тут нет времени? Должно быть, лосёнок так и оставался лосёнком всегда и никогда не делался большим лосем… Она в этих рассуждениях запуталась и не сказала вслух вообще ничего.

Лосиха тем временем продолжала рассказывать, как ни с того ни с сего пришло в голову Люсику, что он не маленький, а взрослый и сильный лось. И стал он убегать от своей мамы Светлины.

А последний раз и вовсе не вернулся. Не дождавшись своего лосёнка в домике на еловой опушке, растревоженная Светлина отправилась на поиски. У неё уже и сомнений не осталось, что придётся набраться сил и отваги и двигаться в страшные места, где обитает птица Гагана, потому что иначе куда бы мог потеряться маленький Люсик? Кроме злобной птицы, его никто не мог обидеть. И вот двинулась она к бездонному оврагу. Но не дошла. Попала ногой в расщелившееся дерево, упала и сломала переднюю ногу.

Дерево говорит, что предупреждало её, что в стволе у него расщелина, но Светлина шла, глубоко погрузившись в свою тревогу, и предупреждения не услышала.

И бедная лосиха опять заплакала тихими горькими слезами.

– Ты постой, не реви! – грубовато сказала Луша.

А Ивушкин тут же ей напомнил:

– Луш, не вздумай ругаться. Не прибавляй Ноте работы!

Луша ругаться не стала.

– Действовать надо, а не плакать, – только и сказала она.

– Я не могу подняться! – в отчаянии воскликнула Светлина. – У меня сломана нога. – И она опять, хоть и побаивалась Лушу, заплакала.

– Ивушкин, помнишь, когда Буян ногу сломал, что тогда делали?

Ивушкин отлично помнил. Бык Буян, своенравный и взбалмошный, как-то, отбившись от стада, зачем-то помчался к забору, которым был огорожен домик правления, и попал передней ногой между штакетинами. Ой, что было! Буян рухнул на землю и ревел, как пароход! Никто не решался к нему подойти, пока шофёр Кирюша не сгонял на «газике» за ветеринаром Иваном Карловичем и тот не побоялся подойти к Буяну и сделал ему какой-то укол.

А что же было потом-то? Ах да! Потом взяли дощечки – называли их лубки – и приложили к ноге и прибинтовали.

– Так и мы сделаем, – скомандовала Луша.

Но легко было командовать. Во-первых, неизвестно, как и из чего делать лубки, – досок никаких рядом не было, а деревья тут были говорящие и совсем как люди. Как же ты от них будешь ветки отламывать? А потом – бинтовать-то чем?

Но всё оказалось достижимым. Дерево с расщелиной само сбросило несколько крепких веток. Правда, с бинтами дело обстояло хуже. Пришлось Ивушкину снять рубашку, скинуть маечку и с великим трудом изорвать её на бинты. Майка была новенькая, трикотаж хорошего качества, он никак не хотел рваться. Вот если б ножницы! Но ножниц, естественно, неоткуда было взять.

Луша помогала, придерживала палочки, Ивушкин бинтовал больную ногу Светлины. Повязка получилась ничего себе, вполне грамотная, Иван Карлович наверняка бы Ивушкина похвалил. Светлина со стоном поднялась. Ступать ей было очень больно.

– Ивушкин, ничего не поделаешь, – сказала Луша.

Ивушкин понял её и без слов. «Ничего не поделаешь» обозначало, что, несмотря на чёрную птицу Гагану, и страшный бездонный овраг, и прочие опасности, придётся идти самим разыскивать этого маленького самонадеянного лосёнка, по имени Люсик, потому что убитая горем мать едва может ковылять, и хорошо, если доковыляет до своего дома на еловой опушке.

– Луш, ничего не поделаешь, – подтвердил Ивушкин. – Слушай, Светлина, а дом твой далеко?

– Нет. Здесь – за большими елями, на опушке.

– Сама дойдёшь?

– А как же Люсик?

– Да пойдём мы с Ивушкиным искать твоего Люсика. Куда ж денешься!

– Спасибо, спасибо вам, нездешние, тикающие гости, – сказала Светлина и чуть было снова не заплакала. – Только разве вы не боитесь?

Луша увидела слёзы в её глазах и постаралась ответить помягче:

– Ну а если и боимся, так что? Я же сказала, мы пойдём и найдём его.

– Нет… – вздохнула Светлина. – Если боитесь, то не найдёте.

– Как же это так? – спросил Ивушкин.

– Потому что мост через овраг виден только тому, кто бесстрашен. Тому, кто боится, мост не показывается, и тогда овраг перейти нельзя. Он – бездонный. А за оврагом ведь ещё через тёмное поле надо пройти. Над ним нет ни луны, ни солнца. Там кромешная тьма.

– Ладно, – сказал Ивушкин. – Мы не испугаемся. И значит, мост мы увидим. А с тёмным полем как быть? Фонарей там, уж наверное, нету?

– Я не знаю, что такое фонари.

– Ну, ночью лампы такие большие зажигают на улицах.

– Я не знаю, что такое ночь.

– Ну когда солнце уходит и светят луна и звёзды.

– Так не бывает, – сказала Светлина.

– Долго объяснять. Лучше скажи, как нам в темноте дорогу искать? – спросила Луша всё ещё раздражённо.

– Если ты будешь на меня сердиться, то дорогу через поле вам не найти.

– Да почему же?

– Поле надо переходить со светлым чувством. Тогда и дорогу будет видно. А если нет, тогда недобрые болотные огоньки, слуги Гаганы, завлекут вас в трясину.

– Ладно. Я уже не сержусь, – сказала Луша. – Только не плачь ты так жалобно. Найдётся твой Люсик.

– Обязательно найдётся, – сказал Ивушкин, надевая свою ковбоечку на голое тело. – Иди домой. И жди. А мы пошли…

И вдруг Ивушкин осекся. А куда – пошли? Где этот овраг?

– Дорогу-то нам кто укажет? Куст жимолости? – спросил он.