Гавриил Левинзон - Мы вернёмся на Землю

— Деточка, сейчас мы будем пить чай. Я вас не отпущу, пока вы с нами не попьёте чаю.

В этот вечер у нас к чаю были слоёные пирожки. Мама их умеет так делать, что, наверно, вкусней не бывает. Я лопал вовсю, а учитель танцев стеснялся.

— Деточка, — говорила мама, — съешьте, пожалуйста, ещё вот этот пирожок.

Ну где это видано, чтоб человеку указывать, какой ему съесть пирожок! Мама неисправимая. А учитель танцев брал пирожок, на который мама ему показывала, и ел. Он не поднимал глаз, и разговор за столом не получался.

И вот раздаётся звонок. Мила выбегает в переднюю и возвращается с коммерческим директором. Его пригласили к столу. Он сел и два раза быстро взглянул на учителя танцев. Мама подала ему чай.

— Какой? — спросил коммерческий директор. — Какой вы мне порекомендуете пирожок?

Он-то уж знает нашу маму! Он ел, похваливал и поглядывал на учителя танцев.

— Вы поэт? — спросил его коммерческий директор. — Ведь правда, вы поэт? Я однажды слышал, как вы читали стихи на литературном вечере.

— Я студент, — ответил учитель танцев.

— Не надо скромничать, — сказал коммерческий директор. — Раз вы поэт, так надо признаваться. Ведь поэт должен быть искренним, а? Как же вы можете писать стихи, если вы не искренни?

Ему очень понравилось то, что он сказал, и он засмеялся. Он ел пирожки, заговаривал то с Милой, то с мамой, то с папой, и они ему улыбались и кивали. Видели б они его на пляже! Да как же они не замечают, что он притворщик? Ведь он же над ними потешается так же, как потешался надо мной. Мне казалось, что они вот-вот заметят. Вот было бы здорово! Папа встаёт и говорит: «Молодой человек, вы такой лживый, такой неискренний, что на вас просто невозможно смотреть. Уходите из нашего дома». Я засмеялся.

— Как ты ешь? — сказала мама.

Нет, этого не случилось. Они ему улыбались. Я стал приглядываться к маме, к Миле и вот что заметил: они тоже вели себя не так, как всегда. Может, и не нарочно, но они тоже притворялись. Ну чего это Мила смеётся в нос? Никогда она раньше так не смеялась. А пирожок как откусывает? Маленькими кусочками. Если бы коммерческого директора не было, она бы ела не так. Что я, не знаю, как она ест пирожки?

А мама!.. Ну зачем она показывает, какая она добрая? И так ясно, что она добрая. Так зачем же она закатывает глаза и так вздыхает?.. Что же это получается? Может, все люди такие, да только раньше я этого не замечал?

Учитель танцев встал, сказал «спасибо» и попрощался. Я пошёл его проводить. Мы по улице шли молча. Он был грустен и, наверно, не понимал, зачем это я за ним увязался. А я, чтобы его развеселить, пошевелил ушами, а потом сунул в рот два пальца и засвистел по-милицейски.

— Никто во всей школе так не умеет, — сказал я.

Он улыбнулся. Представляю, как он удивится, если узнает, что я тоже пишу стихи. Когда-нибудь я ему об этом скажу. Мы попрощались за руку. До пятницы!

Я вернулся домой. Там притворство шло полным ходом. Коммерческий директор рассказывал что-то смешное, и Мила смеялась в нос. Надоело. Я ушёл в свою комнату и улёгся на диван.

Я размышлял об искренности, о том, как часто всё же люди думают одно, а говорят и делают совсем другое. Даже мама. Как-то в городе мы с ней встретили папиного сослуживца Пегичева. Мама заулыбалась, любезно с ним раскланялась, ещё и спросила, как здоровье его жены. А когда мы пришли домой, сказала папе: «Встретила только что Пегичева. До чего же неприятный тип!» Если ей Пегичев не нравится, так зачем улыбаться и спрашивать о здоровье жены?

После ухода коммерческого директора мама пришла в мою комнату. Она села на диван. В руке она держала стакан с простоквашей. Она говорит, что перед сном надо обязательно пить простоквашу. Глаза у мамы были заплаканы. Я сразу понял, что она сейчас начнёт говорить о Борьке. И правда, она поставила на стол стакан с простоквашей и начала:

— Ох, чувствует моё сердце, что ему сейчас плохо…

На маму часто такое находит. Она говорит, что всегда чувствует, когда Борьке хорошо, а когда плохо. И если она чувствует, что ему плохо, то начинает плакать. Папа и Мила сердятся и кричат, чтобы мама не выдумывала и не терзала себя. Тогда она ко мне приходит.

— Он или заболел, — говорила мама, — или у него неприятности на работе.

— А! — сказал я. — Ты всё это придумываешь.

Она не рассердилась.

— Ну скажи, чем ему было плохо дома? У нас такая хорошая квартира. Чего он туда поехал?

— Ты же знаешь, — сказал я. — Там у него интересная работа.

— «Работа, работа»! — сказала мама. — И здесь работа. Какая разница, где работать?

Я уже знал, что она теперь долго будет повторять это слово: работа. Она гладила меня по голове, целовала. Если бы ребята из нашего класса это видели, представляю, как бы они надо мной смеялись. Папа говорит, что я отбился от рук, потому что мама часто меня ласкает, потому что всё время показывает, как любит меня. Я уткнулся лицом ей в грудь, а она всё гладила меня.

— А ты от меня не уедешь, правда? — говорила она. — Ты ведь не хочешь доконать свою маму?

— Не уеду, — сказал я.

И тут вспомнил о коммерческом директоре.

— Мама, — сказал я, — а этот Валентин — противный, он притворщик…

Она меня оборвала:

— Не болтай глупостей… Ты ребёнок, ничего не понимаешь. Мне стоит взглянуть на человека, и я сразу вижу, что он собой представляет. Валентин очень приличный молодой человек.

Ну что мне было делать? А я ещё собирался рассказать о том, что было на пляже. Я выпил простоквашу. Мама встала с дивана и выключила свет.

— «Работа, работа»!» — бормотала она и вздыхала.

На сборе присутствовали директор, старшая пионервожатая Лиля Петровна и Ольга Гавриловна. Директор так строго поглядывал на меня, что я боялся поднять голову.

Сначала нам с Грищуком велели рассказать, из-за чего мы подрались. Мы рассказали, и нас спросили: «Как вы расцениваете свой поступок?» Я, конечно, знал, как надо отвечать на такие вопросы. Надо было сказать, что я поступил так, как не подобает поступать пионеру, но мне очень не хотелось этого говорить. Уж не знаю почему, но я просто не мог этого сказать. И я решил: буду молчать и упрямиться. Все говорят, что я упрямый, так пусть же знают. И Грищук тоже молчал.

Тогда начали выступать ребята.

Первым выступил Родионов. Но Родионов не умеет выступать на собраниях. Родионов сказал, что драка ему понравилась и что всё было по-честному: ногами не лягались, лежачего не били; только под конец получилось нечестно: Грищук убежал и влетело одному Водовозу.

Родионов пошёл к своей парте. Но вдруг он остановился. «Грищук не победил Водовоза, — сказал он. — Водовоз под конец начал побеждать, но в это время пришёл директор». Эх, Родионов, милая душа, не умеешь ты выступать на собраниях! Встала пионервожатая и сказала, что надо, говорить совсем не о том, о чём говорил Родионов, а о главном: достойно ли звания пионера то, что совершили Водовоз и Грищук.