Гавриил Левинзон - Мы вернёмся на Землю

И тогда встал наш отличник Корольков. Уж он-то знает, как выступать на собраниях! Корольков — это же чудо! Никого в школе так часто не хвалят, как его. Корольков — организатор и инициатор, и только третье слово на «ор», которое я знаю: пульверизатор, — к Королькову не подходит. О Королькове учителя говорят: способный, вдумчивый, целеустремлённый, прилежный, трудолюбивый, инициативный, усидчивый, вежливый, приветливый и много других хороших слов.

Корольков член совета дружины и детсовета. Он выступает на всех собраниях и сборах, на всех диспутах и читательских конференциях. И он ни разу ещё не напутал и не сказал на собрании то, что надо говорить на диспуте, или наоборот. Наш директор всегда кивает, когда выступает Корольков. Он говорит, что в выступлениях Королькова ему нравится непримиримое отношение к лодырям и хулиганам.

— В понедельник мы были свидетелями ужасного поступка двух наших товарищей, пионеров нашего отряда Грищука и Водовоза, — начал Корольков. И всё его выступление было таким же складным.

Я уже понимал, какой страшный поступок совершил.

— Мы должны заклеймить подобные поступки и вынести Грищуку и Водовозу суровое порицание, — закончил Корольков своё выступление.

Директор остался доволен Корольковым — он улыбался. Я тоже был доволен: Корольков сказал всё как полагается.

После Королькова выступила Хмурая Тучка, наш председатель совета отряда. Её фамилия Тучина, и она часто хмурится, чтобы быть строгой. Хмурая Тучка долго ничего не говорила, а просто стояла и хмурилась. И все в классе тоже хмурились, а у директора лицо стало таким строгим, каким в этот день ещё не было, хоть и до этого у него был строгий вид.

Потом Хмурая Тучка сказала, что она и весь наш отряд обеспокоены моей судьбой.

— С Водовозом происходит что-то неладное, — говорила Хмурая Тучка, — он совсем отбился от рук. Он всем грубит, нарушает дисциплину, дерётся и ухитрился по двум предметам получить двойки.

И дальше Хмурая Тучка сказала, что класс не позволит мне плестись в хвосте и нарушать дисциплину.

— Мы все должны помочь Водовозу исправиться, — закончила Хмурая Тучка, — и я уверена, что Лёня исправится.

Она посмотрела на меня, и лицо у неё уже не было хмурым; мы встретились взглядами, и Хмурая Тучка быстро заморгала и шмыгнула носом. Но потом она вспомнила, что идёт сбор, и опять нахмурилась. Она пошла на место, и я заметил, что палец на правой руке у неё в чернилах, а фартук немного сбился на сторону.

После Хмурой Тучки выступали ещё многие, и все говорили, что обеспокоены моей судьбой, потому что я качусь в пропасть. И я стал думать о своей жизни и понял, что в самом деле качусь в пропасть. И ещё я подумал: если все так обеспокоены моей судьбой, то как же мне самому надо беспокоиться! И я так забеспокоился, что мне уже не терпелось, чтобы поскорей кончился сбор и я мог начать исправляться. Я встал и сказал, что оправдаю надежды и исправлюсь.

Директор кивал головой, и лицо у него уже не было строгим.

— Смотри же, — сказал он, — ты дал слово коллективу!

Потом встал Грищук и тоже сказал, что оправдает надежды: перестанет курить, драться, сквернословить, исправит двойки по всем предметам, будет мыть руки, пришьёт к куртке пуговицы, выгладит брюки и станет похож на ученика. И хотя Грищук это обещал уже много раз, ему тоже поверили. И я думал, что мне будет очень стыдно за Грищука, если он и на этот раз не сдержит слова.

После сбора я сразу же пошёл домой, чтобы начать новую жизнь.

Когда я проходил мимо сквера, то услышал, что меня кто-то нагоняет. Я обернулся и увидел Хмурую Тучку. Она бежала вприпрыжку, держа перед собой портфель, и ударяла по нему то одной коленкой, то другой. Мы пошли рядом.

Хмурая Тучка рассказала мне о своих рыбках в аквариуме и о своём папе, который летает на самолётах и как раз в это время, когда мы здесь идём, приземляется в Москве на Внуковском аэродроме. Хмурая Тучка так меня заговорила, что я чуть было не прошёл мимо того переулка, где мне надо было сворачивать. Я остановился, и Хмурая Тучка тоже. Она смотрела на моё лицо, и я вспомнил о своих синяках.

— Тебе было очень больно? — спросила Хмурая Тучка.

Я махнул рукой и сказал, что могу ещё не то вытерпеть.

— А я никак не могу сосчитать, — сказала Хмурая Тучка, — сколько у тебя синяков: три или четыре.

— Пять! — сказал я.

— А ну-ка, — сказала Хмурая Тучка и начала считать пальцем в чернилах: — Раз! Два! Три!..

Она прикасалась пальцем к моему лицу, и я боялся, как бы кто из ребят не увидел. Ещё смеяться начнут!

— Пять! — сказала Хмурая Тучка.

— Вот видишь! — сказал я.

Мы попрощались.

До самого дома я бежал. Захотелось пробежаться после разговора с Хмурой Тучкой.

Дома я сразу же сообщил, что начинаю новую жизнь. Мама погладила меня по голове: «Молодец. Давно бы так». Мила тоже была довольна.

После обеда я пошёл в свою комнату и стал думать, как лучше всего начать новую жизнь. Я решил, что надо, чтобы всё было новое.

Я попросил у мамы денег на тетради и обёрточную бумагу и побежал в магазин. Я купил двадцать тетрадей, новый дневник, книжку «Гигиена школьника» и пять листов обёрточной бумаги.

Дома я обернул все свои книжки, аккуратно сложил их на этажерке, надписал новые тетради и дневник, а старые сжёг в печке.

После этого я решил, что раз уж я начал новую жизнь, то мне надо помыться. Я ещё никогда так старательно не тёрся мочалкой, и после купания я себя чувствовал таким же новеньким, как мой дневник и тетрадки. До чего же приятно начинать новую жизнь!

Пока я мылся, мама прибрала в моей комнате, и теперь всё вокруг сияло, а книги на этажерке выглядели до того красиво, что просто не терпелось сесть за уроки.

Но я решил, что сначала надо составить распорядок дня. Я всё как следует продумал, взял лист бумаги, разлиновал его и написал: «Подъём — 7.00, зарядка и туалет — 7.00 — 7.20…» И так всё расписал до десяти вечера.

Когда с работы пришёл папа, распорядок дня уже был приколот к стене. Папа всё оглядел в моей комнате. Лицо у него было недоверчивое. Он и распорядок дня прочитал. И сказал:

— Я уверен, что это серьёзно.

— А ты как думал! — сказал я.

Всё! Со старой жизнью покончено. Подумать только, каким я был разгильдяем! Но теперь я стану отличником.

Я сел за уроки. Но тут оказалось, что я не переписал из старого дневника, что задано на завтра. Я открыл дверцу печки — один пепел. Я пошёл узнавать, что задано.

Конечно, я бы мог узнать у Королькова, он ближе всех живёт от меня. Но я пошёл к Манечке Аб. Имеет же право человек немного прогуляться.

Манечка Аб играла во дворе в волейбол. Я думал, что она сразу побежит за дневником, ведь она была так обеспокоена моей судьбой, когда выступала на сборе. Но Манечка Аб сказала: