Зинаида Канониди - Как море подарило нам брата

Это было давным-давно, а вижу как сейчас: мы живём в Сухуми, на горе у моря. В Сухуми зимы не бывает, потому окна в домах большие, а стенки — тонкие. Мы слышим всё, что говорят за стеной соседи — дядя Сидора и тётя Муся.

Дядя Сидора говорит:

— Детям нужно молоко.

А тётя Муся ему отвечает:

— Где ж его взять?

Дети — это мы: я и Мика. Мне шесть лет, а Мике — три года с половиной. Она очень любит петь. И даже сама сочиняет песни. Вот такие:

Что это значит, никто не знает, а она поёт и поёт, только «ш» не выговаривает. Вместо «кош» у неё получается «кос»: «кос посагал!» Может быть, кос — это кот? Но кота у нас нет.

А у меня не получается буква «р». Одно «р» я могу сказать, а вот в слове — ну никак!

Мы провожаем маму на работу.

По мосту проходит поезд. Из его трубы идёт дым.

Мама смотрит на трубу и говорит мне:

— Скажи «р-р»!

Я говорю:

— Р-р-р!

Мама кивает, улыбается:

— Молодец. А теперь скажи «труба паровоза».

Я говорю:

— Тлуба паловоза. — Говорю и чуть не плачу. Наверное, потому, что мама уходит в госпиталь на целый день и на целую ночь. Она у нас не только мама, но и сестра. Но не такая сестра, как мне — Мика, а медицинская.

В госпитале лежат раненные на войне солдаты, и мама говорит, что она им нужна больше, чем нам с Микой.

— Они хуже маленьких, — говорит мама, — они сами не могут ни попить, ни поесть.

И она их кормит и поит.

— А вас покормит тётя Муся, — говорит нам мама. — Идите домой.

И мы идём домой.

Я говорю Мике:

— Это хорошо, что мама работает в госпитале. Если папу ранят, она будет за ним ухаживать.

Мика знает, что папа наш на фронте, но качает головой:

— Папу не рранят! — И «р» у неё здорово получается!

Мы поднимаемся на гору к себе домой и ещё издали слышим, как чихает дядя Сидора: «Бэ-хлёп!»

Тётя Муся говорит ему:

— Будь здоров, Сидора.

— Спасибо, — говорит дядя Сидора и добавляет: — Ну, значит, правильно, надо покупать. Продам велосипед и куплю.

— Что?! — кричу я снизу.

Но дядя Сидора уже свёл вниз по тропинке свой велосипед. Протащил его в калитку и говорит:

— Всё правильно, раз я чихнул.

Сел на велосипед и укатил.

Вот он какой, дядя Сидора! Никогда от него толку не добьёшься!

«Зато руки у него золотые», — так говорит наша мама. Это потому, что он всё умеет. Он чинит Микины куклы, и мамин будильник, и утюг, и примус. Потому что дядя Сидора — мастер. «Мастер на все руки!» — говорит тётя Муся о нём.

Тётя Муся даёт нам по блюдечку мамалыги. Это такая жёлтая каша из кукурузной муки. На вид очень вкусная, а на самом деле — без соли, без сахара, без масла и без молока — не очень. Но мы голодные и быстро её съедаем, потому что больше есть нечего. Война!

По морю ходят военные корабли, в небе летают военные самолёты — «охраняют нас с Микой», — так говорит мама. И ещё она говорит: «Не бойтесь, не пропадём! Фашистам крышка!» Но всё же, когда стреляют зенитки и воет сирена воздушной тревоги, а мамы дома нет, нам с Микой делается страшно и мы лезем под стол.

Но сегодня налётов нет, и мы спокойно играем в саду, а тётя Муся стирает бельё во дворе возле костра. Костёр она сделала так: поставила на ребро два кирпича, а сверху на них — ведро с водой. А под ведром развела огонь. Мы с Микой подбираем сухие веточки, листья и бросаем в костёр, чтобы согрелась вода.

— Ах вы мои помощницы! Надо вам за это что-нибудь дать на обед, — говорит тётя Муся.

— А что? — спрашивает Мика. Она уже проголодалась. Я тоже, но я же большая, и мне стыдно просить есть.

— Хотите мамалыгу с дельфиньим жиром? — спрашивает тётя Муся.

— Хотим! — отвечаем мы хором.

Тётя Муся достаёт маленькую баночку из-под горчицы и развинчивает крышку. Но дельфиний жир так ужасно пахнет, что я говорю:

— Нет, нет, не надо!

— Ты же любила рыбий жир, почему дельфиний не хочешь? — спрашивает меня тётя Муся.

— Так… — отвечаю я.

Мы видели дельфинов. Это такие большие чёрные рыбы, блестящие, как будто лакированные. Дельфины очень похожи на рояль. Но мама говорит, что это не рыбы, а животные, что они, когда маленькие, питаются молоком.

Почему же дельфины нам дали такой вонючий жир, а не дали молока? Наверное, потому, что их трудно поймать: они выпрыгивают из моря и тут же ныряют в воду. Даже нельзя рассмотреть, какие у них глаза, какие усы. Или они без усов?

Я только хотела спросить у тёти Муси, есть ли у дельфинов усы, как внизу, под горой, у калитки кто-то чихнул: «Бэ-хлёп!»

— Дядя Сидора! — закричали мы с Микой и побежали по тропинке вниз.

Но дяди Сидоры там не было. За калиткой стоял какой-то чужой человек и держал на верёвке козу. Это она чихала «Бэ-хлёп» — точь-в-точь, как дядя Сидора.

— Хозяйка! — закричал чужой. — Иди, получай подарок!

Тётя Муся спустилась с горы.

— Откуда коза?

— Твой Исидор купил у меня. Только ему с работы нельзя отлучаться, вот я и привёл.

— Спасибо, спасибо! — сказала тётя Муся и хотела погладить козу. Но коза была злая, с жёлтыми глазами и боднула тётю Мусю одним рогом.

— А где же второй рог? — спросила тётя Муся.

— А зачем тебе рог? — обиделся чужой. — Тебе молоко нужно или что?

— Молоко, молоко! — кивнула тётя Муся и потянула козу за верёвку: — Ну, дети, теперь для вас будет всегда молоко!

Но получить молоко у козы было не так-то просто: она не давалась доиться, брыкалась, блеяла ужасным голосом, наконец, оборвала верёвку и опрокинула ведро с водой на костёр.

Огонь зашипел, погас, а спичек у тёти Муси больше не было.

— Как же я вам мамалыгу сварю? — чуть не плакала тётя Муся.

Я тоже не знала, что делать с козой. Только Мика догадалась: принесла ей травы и стала кормить прямо из рук.

— Смотри, забодает тебя, — пугала её тётя Муся.

Но Мика не боялась и кормила.

Тогда тётя Муся вспомнила, что у неё где-то припрятана соль и с прошлой недели осталась корочка хлеба. Она посолила корочку крупной чёрной солью — почему-то эта соль называется каменной — и дала козе. Если бы мне дали такую корочку, я бы тоже подобрела, а коза нет. Она всё брыкалась и бодалась. Тогда тётя Муся нарвала ей листьев акации, мы принесли охапку самой молодой травы — и коза, наконец-то, стала смирной. Тётя Муся присела перед ней на корточки и стала доить. Густое, белое молоко длинными струйками, как дождь, било в стенки солдатского котелка — джвик, джвик!