Борис Житков - Что бывало (сборник)

Стало тихо.

Савелий смотрел под стол.

– Ну, это… того… конечно… – забурчал он, – известно… – И вдруг взял свой стакан, ткнул в мой: – Выпьем, что ли, и квит!

Я чокнулся и выпил.

– Так-то лучше, – сказал Осип и тихонько поставил бутылку на стол.

– Допиваем – и пошли, – вдруг сказал Савелий весело, как будто ничего не было. – Вы об лошадке можете не хлопотать, мне ведь между делом, раз-два. А вам ведь после удава-то. Верно: страсть ведь какая.

– Уезжать тебе надо, – шепнул мне на ухо Осип, когда мы расходились. – Все одно он тебя доедет… Савёл-то.

В воскресенье был назначен днем детский утренник.

Я не смотрел по рядам на этот раз – я сразу увидал среди темных шапок зеленый огонек: ярко горела зеленая шапочка. Наташка сидела во вторых местах слева. И как я ни поворачивался на манеже во время нашего номера, я и спиной даже чувствовал, как видел, где она, эта зеленая шапочка. Я подозвал Осипа и из прохода показал ему.

Осип заулыбался:

– Скажи, какая хорошенькая! Вот эта, говоришь, что встала?

– Да нет, вон рядом, в зеленом-то.

– Ну, эта еще лучше, – улыбался Осип. – Позвать, может? В антракте скажешь? Аль боязно – вдруг кто заметит! А?

«Рыжий» подошел к нам:

– Кого вы высматриваете? Знаете кого-нибудь?

– Девочка мне будто известная, – сказал Осип.

– Дорогой, пожалуйста, хоть одну, мне надо до зарезу!

Осип глянул на меня, и я незаметно кивнул головой.

– Вон та, зелененькая, – вон-вон, во вторых местах, – как бы не Наташей звать.

«Рыжий» закивал головой.

Пока расставляли барьеры для лошади, «Рыжий», как всегда, путался и всем мешал. Дети смеялись. И вдруг «Рыжий» закричал обиженным голосом:

– Вы думаете, если я «Рыжий», так очень дурак? Я тоже учился… вот… вот… – и «Рыжий» тыкал пальцами ребят, – вот с этой девочкой. – Он ткнул на Наташу.

Он встал на барьер арены и тыкал пальцем прямо на Наташку. Я видел, как она хохотала и жалась на своем месте. Все на нее глядели.

– Вот, в зеленом колпачке. Да! Я даже насквозь помню, как ее зовут.

«Рыжий» приставил палец ко лбу. Наташка спрятала голову за свою соседку.

Секунду была тишина.

– Наташа! – выпалил «Рыжий» и навзничь ляпнулся с барьера, задрав ноги.

– Верно! – запищало несколько голосов, и все захлопали, загоготали.

Наташка, красная, хохотала в плечо своей подруги.

В антракте дети повалили в конюшню всей гурьбой. Я вертелся тут же, но не мог сквозь густую толпу ребят пробиться к Наташе и только издали следил за зеленой шапочкой.

Вечером шел в первый раз при публике номер с удавом. Но я очень легко о нем думал. Мне скорей хотелось начать получать свои два с половиной червонца. И я считал в уме:

«Воскресенье – раз. Понедельник – не работаем. Вторник – уже пятьдесят рублей. Это в банк… Нет, им! А в банк – в пятницу».

Я представлял, как они получат там, дома. Ответ от них у меня уж был – на Наташке зеленая шапочка, как я просил.

Цирк был набит битком, и говорили, что около кассы скандалы и милиция. Мой номер должен идти последним. Директор нашел меня и серьезно спросил вполголоса:

– Вы себя хорошо чувствуете?

Я себя отлично чувствовал.

Представление было парадное. Самарио играл со своей Эсмеральдой в футбол. Осип и «Рыжий» стояли голкиперами. Эсмеральда три раза забила гол Самарио. В конце «Рыжий» прижал мяч коленками к животу и кубарем выкатился с манежа. Эсмеральда кланялась и делала публике ножкой. Потом схватила Самарио за ворот и унесла с арены. Я с этой возней с удавом не заметил, когда итальянец успел наладить этот номер.

Наш номер с собаками и с Буль-де-Нэжем прошел с блеском, как никогда. Голуа вызывали, и он три раза повторял свой жест. Теперь под куполом без сетки работали воздушные гимнасты. Тут Голуа схватил меня под руку и потянул к удаву:

– Я обязан вам показать мое искусство.

Он что-то долго рисовал этот раз на визитной карточке.

– Бросайте! – сунул мне Голуа карточку. Я взглянул. На карточке была довольно похоже нарисована голова Самарио в жокейской кепке. – Бросайте! Еще! еще! Мы его помучим сначала.

Француз без промаха садил из маузера и подбивал карточку.

– Клейте теперь!

Я налепил карточку на стену.

Бах! Бах! – и Голуа всадил две пули рядом на месте глаз картонного Самарио.

Я вышел на манеж в своей безрукавке. Желтые панталоны с раструбами болтались на ногах, как паруса… Я сделал рукой публике и поклонился. Весь цирк захлопал.

– Вот что значит афиша! Какой кредит! – сказал мне француз.

Когда внесли клетку, вся публика взволнованно загудела. Это волнение вошло и в меня. Сердце мое часто билось. Но вот грянул мой марш, визгнула дверка. Удав пошел на меня. Я манипулировал кольцами под барабанную дробь. Барабан бил все громче, все быстрей. Перед третьим разом публика заорала:

– Довольно! Довольно!

Удав полз по мне третий раз. Вой и крики заглушали барабан. Удав уже полз к своей клетке. Музыка снова ударила мой марш. Я осмотрелся кругом: весь цирк стоял на ногах. Хлопали, кричали, топали. Я раскланивался. Публика не унималась. Бросилась с мест.

– Долой с манежа! – резко крикнул мне Голуа. – Они будут вас бросать в воздух!

Я проскочил впереди клетки, которую уже несли служители за кулисы.

Клетку поставили в коридоре, и публика тискалась и толкалась – всем хотелось взглянуть на Короля. Голуа в уборной обнимал меня.

– Вы должны меня благодарить, мой прекрасный друг, но я рад, я поздравляю, я горжусь вами! – И он тискал меня со всех сил.

Я вспомнил про пятьдесят долларов в американской валюте. Я спросил деньги.

– Ах, мой друг, ведь вы уже получили за четыре вечера вперед!

Да, действительно, я взял у Голуа сто рублей еще перед первой пробой.

– Но если вам нужны деньги, то я готов. Вот вам двадцать пять, – и он масляно глядел мне в глаза, передавая червонцы, – и даже… тридцать. Я не копеечник, – и он с шиком хлопнул мне в руку дрянную пятерку. – Вы счастливы? Поцелуйте меня!

И мне прошлось с ним поцеловаться.

– Слушайте, мой друг, – сказал Голуа, обняв меня за плечо, – ведь вы француз в душе, в вас есть мужество галла, изысканность римлян и мудрость франков. Вы мне сочувствуете, не правда ли? Скажите, что́ лучше всего предпринять против этого корсиканского бандита? Вы ведь не откажетесь быть свидетелем?

Я знал лишь одно: что надо скорей, скорей уезжать отсюда. И я сказал Голуа:

– Ведь Самарио тоже может найти свидетелей… Заноза, железная заноза… Вы понимаете?

– Это подлый вздор! – закричал Голуа, и глаза его сжались, кольнули меня.

– Да, но об этом говорят, все говорят.