Лидия Чарская - Сибирочка (сборник)

– Прекрасно! Чудесно! – слышалось со всех сторон.

– Вы отлично танцуете! Где вы учились? – спросил, подойдя к Нюрочке, Миша Ясвоин.

– Ах, я нигде не училась, – чистосердечно призналась та, – у нас есть ученица одна в школе, так та показывала нам, как мазурку танцевать надо, и польку, и вальс.

– Прелесть как хорошо! – одобрил Миша, считавшийся лучшим танцором во всем классе. – Пойдемте со мной!

И Нюрочка, нисколько не ломаясь и не гримасничая, пошла с Мишей.

Потом к ней подошел Коля Валюк, Ваня Ростовцев, Володя Мухин, Сережа Дронской – и со всеми она танцевала с одинаковым удовольствием, совершенно позабыв нанесенную ей обиду.

– Ага, что скажешь – резвящийся гиппопотам? Коза в сарафане, да? – подскочил к Жоржу торжествующий Толя, все время с восторгом следивший за танцующей Нюрочкой.

– Молчи, щенок! – огрызнулся на него старший брат.

– А ты… а ты… а ты… гадкий мальчишка! – чуть не плача от досады, что ему не выдумать подходящего бранного названия, захлебываясь, произнес Толя.

Анна заметила эту сцену, происходившую неподалеку от нее.

– Пойди сюда, малютка! – позвала она мальчика. – Ты очень любишь Ленушу? – спросила она, когда Толя приблизился к ее стулу.

– Ужасно! – горячо вырвалось у него. – Недавно полюбил только. Раньше не любил и тоже называл Мокрицей, а когда узнал, какая она хорошая, то так полюбил, так! Вот как! – И он неожиданно обвил мою шею обеими ручонками и звонко чмокнул на всю залу. – Вот! – торжествующе заключил он.

– Ах ты прелесть! – засмеялась Анна, притягивая его к себе. – И меня ты любишь?

Толя посмотрел на нее долгим, внимательным взглядом, потом сказал:

– Вас я еще не люблю, потому что мало знаю. Но вы мне нравитесь. Вы ужасно хорошенькая. У вас такие глаза! Я еще таких не видел. Если б я был такой же большой, как папа, я бы непременно женился на вас.

– Ах ты бутуз! – весело рассмеялась маленькая графиня и, тотчас же став серьезной, тихо проговорила: – Слушай, мальчик! Ты должен теперь защищать Ленушу, беречь ее, быть ее рыцарем…

– Ах, нет, я лучше буду ее Пятницей, – прервал внезапно Анну мой милый братишка.

– Ну, кем хочешь будь – только чтобы никто не смел ее обижать… Слышишь? А в награду за это я выйду за тебя замуж, когда ты вырастешь! Хочешь?

– Ужасно хочу! – обрадовался мальчик.

Анна звонко рассмеялась и, поцеловав его, отпустила плясать.

Перед самым ужином разобрали елку. Каждый из детей получил по красивому дорогому подарку. Все были счастливы и довольны. Мне подарили хорошенький бювар с массою карточек и конвертов. Толя получил трубу и трубил в нее так, что Анна пресерьезно уверяла его, что он оглушит свою невесту.

Наконец последние свечи догорели, елку убрали. Федор и Дуняша явились со щетками в руках подметать пол. В зале открыли форточки, а нас, детей, повели ужинать.

За ужином Нюрочке пришлось еще раз отличиться.

Стали задавать шарады. Миша Ясвоин задал особенно интересную.

– Мое первое, – начал он, – нечто вроде песни, мое второе – часть света, а целое – учебное заведение. Что это будет, а?

– Часть света… м-м-м… часть света… – замялся Жорж, – я знаю части света… север, юг, восток и запад…

Но едва он окончил свою фразу, как в столовой раздался оглушительный хохот детей.

– Север, юг, восток и запад – по-твоему, части света! – громче всех кричал его приятель Миша. – А еще второклассник! Вот молодец! А Европа, Азия, Африка, Америка и Австралия – что, по-твоему, будет? Страны света? Ай! Ай! Ай! Осрамил ты нашу братию, Жорж!

Жорж сконфузился ужасно и, красный до ушей, лепетал себе под нос:

– Страны… части… не все ли равно! Глупая шарада! Остроумно!

Но тут смех детей раздался с новою силой:

– Как все равно? Ай да гимназист! Ай да второклассник!

Нюрочка, сидевшая между мною и Анной, вдруг неожиданно встала со своего места.

– Ах, он не виноват! Право, не виноват! Он спутал. Шарада трудная, – заступилась она за Жоржа.

– А вы решите? – со смехом крикнул ей Миша Ясвоин. – Ну-ка!

– Да я уж и решила, – скромно ответила Нюрочка, – первое – гимн, второе – Азия, а все вместе – гимназия, – закончила она.

– Верно! Браво! Браво! – вскричал Миша.

– Браво! Браво! – вторили ему дети.

– Какая умная эта Нюрочка… А мы-то! – шепнула Сара Рохель Ляле Ивиной.

После ужина все стали разъезжаться.

– Прощайте, Анна! Прощайте, милый друг мой! – говорила я, стоя в прихожей и помогая одеваться моей подруге.

– Прощай, Ленуша! Крепись, если тяжело тебе живется! Теперь мы будем видеться часто в гимназии.

– Очень рада! – отвечала я, целуя графиню.

– Смотри же, Толя! Береги свою кузину, – прощаясь с мальчиком, говорила она, – помни, что я твоя невеста, а ты – ее рыцарь.

– Не рыцарь, а Пятница! – важно поправил мальчик.

Нюрочка уехала последнею. Она долго целовалась со мною, обещая заходить.

Жорж, Ниночка и Жюли мило простились с нею, как с равной, поняв наконец всю глупость своего недавнего поступка с нею.

Прошло Рождество, пролетело Крещение – и снова потянулись скучные будни. Снова каждое утро Дуняша будила меня и отправляла в гимназию. Снова ежедневно просиживали мы с Жюли и Жоржем около пяти часов в классе, в то время как к Ниночке и Толе ходили учителя домой.

Моя гимназическая жизнь несколько изменилась за это время. Девочки, увидя мою дружбу с графиней Анной, которая слыла любимицей всей гимназии, сразу прекратили свою травлю. Правда, меня пока еще чуждались, но обиды и нападки на меня уже не возобновлялись в классе.

Стоял ясный январский денек. Маленькие гимназистки бегали по зале. Шла большая перемена, после которой должен был быть урок батюшки. Но батюшка прислал записку, что болен, и мы узнали, что вместо урока батюшки Японка будет диктовать нам из красной книжки, которую она особенно берегла, никому не давала и прятала в свою корзиночку для работы. Из другой книжки она не диктовала нам никогда.

Ровно в час на пороге залы появилась тощая, сухая фигура и крикнула резким голосом:

– Дети, в класс! Сейчас будем заниматься немецкой диктовкой. Приготовьте перья и тетради и ждите меня. Я должна зайти к начальнице на минуту. Сейчас вернусь.

– Немецкая диктовка! Фу, гадость! – делая кислую гримасу, произнесла Ляля Ивина. – Что может быть хуже немецкой диктовки, спрашиваю я вас?

– Японка хуже! Сама Японка хуже, в сто раз хуже! – пищала шалунья Соболева.

Действительно Японка была хуже. Она бранилась, злилась и придиралась к нам ужасно. Не было девочки в младшем классе, которая бы любила ее. Она постоянно жаловалась на нас начальнице, подслушивала и подсматривала за нами и всячески изводила нас. И немудрено потому, что и ей платили тем же.