Александр Ященко - Хруп Узбоевич

Ах, как вкусен был этот первый настоящий обед на свободе!

Хорошо наполнив желудок, даже про запас, приняв при этом во внимание и возможность будущего голода, я вышла на какую-то черную дорогу, по краям которой шли глубокие впадины, а ближе к середине двумя рядами росла травка; самая середина также была черной. Эта картина мне что-то напоминала. Я вспомнила аллею сада, но та была вся черная без травы и без этих вдавленных дорожек. Мое недоумение скоро разъяснилось, когда вдали послышалось ржанье лошади, и мимо меня — я едва успела отскочить — проехал какой-то человек в телеге, подобной тем, которые я часто видела на дворе, когда жила в людской избе. Колеса телеги катились по непонятным было для меня выбоинам, а иной раз проделывали и новые дорожки в пухлой черной лесной земле. Название «колея» мне не было еще знакомо. Лошадь бежала серединой, вытаптывая тропинку, по бокам которой травка, росшая между ней и дорожками от колес, ничем не попираемая, спокойно тянулась вверх.

Но размышления о лесной дороге были пустяшными в сравнении с теми выводами, которые я сделала из встречи с человеком. Очевидно, он ехал туда, где крыса, даже необразованная, найдет себе, без сомнения, кров и пищу. Как жаль, что в своей поспешности уступить дорогу я не постаралась заметить лица проехавшего: может быть, я что-нибудь и прочла бы на нем.

Впрочем, думать много было нечего, — я понеслась вслед за телегой, стук колес которой еще слышался невдалеке.

Однако мне долго пришлось бежать, прежде чем я добралась до того, чего искала.

Каково же было торжество моего чудного соображения! Лучшего места для жительства такому свободному мыслителю, как я, нельзя было и ожидать.

Представьте себе крошечную лесную полянку на берегу небольшой речки, поросшей по краям густой травой. На этой полянке, обставленной высокими деревьями, стояла небольшая серая избушка. Сбоку у нее была дощатая пристройка, как оказалось потом, маленькая кладовка, по содержанию несколько напоминавшая кладовую в большом доме.

Конечно, в ней не было того обилия, но все нужное было — и мука, и картофель, и сушеная рыба. Иногда в нее попадала даже крынка молока, впрочем, большею частью кислого. Одним словом, запасов в лесной избушке, как видно будет из последующего, было вполне достаточно для одного человека… и одной нетребовательной крысы.

Немного поодаль находился плохо сколоченный навес, под которым, когда я прибыла на место, уже стояла знакомая мне телега. По полянке ходила распряженная лошадь, как-то странно выбрасывая связанные передние ноги.

Но самое главное было внутри избы. Почти половину ее занимала печь; остальная половина была тесно заставлена двумя скамеечками, столом в углу между двух окошечек и сундучком у самой входной дверцы. Было и подполье, хоть и небольшое. Зато я нашла прекрасный угол за печкой, в ходе между кирпичами, а под самой печкой даже целую крысиную комнату. Эта комната была завалена какими-то прутьями, палками и щепой.

Впоследствии я оценила все удобства этого чудного жилья, но больше всего я была тронута отношением ко мне хозяина, старого невысокого человека с белой головой и такой же бородой. Увидав меня в первый же раз, когда я попалась ему на глаза, он, к удивлению моему, обратился ко мне со следующей предобродушной речью:

— А, крыс! Ты как сюда попал? Ну, попал, и ладно. Не будешь пакостить, и я тебе вреда не сделаю. Живи, Бог с тобой! Всякому жить тоже хочется. Вот там, возле печки, и логово свое сооружай. Будешь умницей, и мне, старику, веселей жить будет. А промышлять себе ты, крыс, и сам, поди, сумеешь, коли у старика нехватка будет? А?

После этих слов доброго человека у меня дух захватило от радости, и мне стало понятным, почему крысы распространились по всему свету вслед за человеком.

Надеюсь, в те времена мне была простительна такая наивность. Для закрепления нашего знакомства старик подошел к столу, отрезал ломоть хлеба и, бросив мне на пол, прибавил:

— Ешь, коли проголодался!

Я схватила кусок зубами и потащила его за печку: есть с первого раза при новом знакомом я считала, по крысиным правилам, неудобным. Зато в углу за печкой я уже поела всласть. А пока я с аппетитом грызла корку вкусного черного хлеба, до моего тонкого слуха доносилось рассуждение старика, относившееся, очевидно, все ко мне же.

— Ведь вот, поди ж ты, зверь какой! Кажись, сроду не думал, что заведется у меня эдакий крыс. А завелся! И как это они умудряются всюду забираться — не пойму. Только бы не навел других, а то — кабы не пришлось мне, на старости лет, убивством заниматься. Орава-то их, чего доброго, с голоду меня, старика, уморит своим прожорством. Ну, а коли один — ничево! Чай, не объест. Може приобвыкнет, так и тово… приятелем будет. Ниш-то! Ох, Господи!.. — закончил старик свою тихую речь и полез, судя по всему, на печку.

Началась новая безмятежная для меня жизнь.

Старик и его внучек. — Рыбная ловля. — Мысли о рыбах. — Речи о лесных зверях.

Новое жилище мое было меньше, но уютнее всех предыдущих. Со стариком мы вступили положительно в самые тесные, дружеские отношения. Трудно было бы даже поверить, что такие могли установиться между человеком и крысой. Уже на третий день нашего знакомства я не боялась подходить к столу, когда старик садился за еду и крошил сушеную рыбу в какую-то бурую жидкость. То был квас, как я узнала позже, — напиток очень невкусный. Старик подбрасывал хлеб все ближе и ближе к себе, пока я, подъедая крошки, не подошла к самым его ногам.

— Ну вот, и буде для первого разу… — сказал он, бросив последний кусок. — А завтрева, може, Бог даст, и из рук возьмешь, зверюга малая!..

И вытерев мокрый рот коркой хлеба, старик вновь принялся макать деревянной ложкой в чашку и хлебать свою еду.

На другой день я, действительно, осторожно взяла хлеб прямо из рук старика, который нашел нужным сказать мне опять несколько ободрительных слов:

— Так-то-сь, рыжий. Знакомься, знакомься с белым. Он хоть и бел, как лунь, да не ест вашего брата, как лунь. Небось, не обижу, а, може, еще и лучше покормлю. Приятелем будешь: рыжий… белому.

И старик славно хихикнул.

Впоследствии от того же старика я узнала, что луни — хищные птицы, что-то среднее между ястребом и совой. Пока же я, по сохранившейся привычке своей, только запомнила, впредь до разъяснения, просто звук «лунь» и что существо, носящее это имя, «ест нашего брата», т. е. крыс.

Через неделю мы были полными приятелями, и старик гладил меня по шерстке, когда я усаживалась рядом с ним на скамейку. Но во все наше знакомство он ни разу не разрешил мне прыгнуть на стол и никогда не ел ничего, попробованного мной. Собственно говоря, мне было совершенно все равно. Впоследствии же я узнала, что это значит — брезговать другим и что часто даже люди брезгуют есть один после другого.