Иван Комлев - Рядовой Иван Ященко

– Рота-а, подъём! Рота, подъём! – то ли всё ещё сон, то ли команда, но голос незнакомый, не старшины роты.

А снилась Ивану река, Омь, что в далёкой Сибири, ивы на берегу, удочка, поплавок на воде, и погромыхивание грома – из-за леска на противоположной стороне реки наползала чёрная туча. Клёв перед дождём бывал иногда просто отменный. Но очередную поклёвку пришлось пропустить…

Команда сбросила Ивана с нар – сработал выработанный за три месяца рефлекс. Едва разлепив глаза, он надёрнул галифе, матюгнул Василя, который свалился с верхних нар ему на голову, быстро-быстро накрутил портянки и обмотки – тоже сказались тренировки, надёрнул грубые ботинки, двумя движениями завязал шнурки и уже на ходу из палатки надел гимнастёрку. За ним, толкаясь, из палатки выскакивали солдаты взвода.

– Стройся!

– Тю, сдурилы! – Василь, протирая глаза, глянул на восток, где только-только за лесом поднималось солнце. – И в виходный не дадуть поспаты.

Взвод построился, справа и слева такие же квадраты других взводов – на вытоптанной площади, поротно, батальоны полка, на дальнем краю те, кого строевики называют «обоз». Иван – второй с правого фланга взвода, рядом, выше его ростом, Фёдор Дубов, массивный флегматичный парень, уралец, за Дубовым – на полшага впереди – командир взвода, старший сержант Путник, невысокий крепыш с хорошо поставленным командирским голосом, сверхсрочник.

Иван видит нечто странное: ни ротного командира нет, не видать комбата, нет командира полка и вообще нет никого из командиров других рот и батальонов, не говоря уж о комиссаре полка, он на утреннем построении и прежде появлялся очень редко. Зато в полусумраке рассветного дня перед строем, чуть левее второго взвода второй роты первого батальона, он видит две довольно высокие фигуры в плащах, с фуражками на головах, фуражки с необычно высокими тульями, а чуть в стороне от них и чуть ближе к строю, невысокий худенький военный в странной серой форме. В правой руке его хлыст, ивовый прут. Человечек стоит, слегка расставив ноги, для большей устойчивости, как стоят и те двое, похлопывает себя прутом по голенищу надраенного хромового сапога. Что-то знакомое почудилось Ивану в этом военном, спустя мгновение Иван признал в нём полкового писаря. Шибздик, так за глаза называли его солдаты. Фамилии его Иван не знал, но дважды видел в штабной палатке. Так это его голос поднял полк – голос у Шибздика был мощным, не вязавшимся с его хлипкой фигурой. «Что он тут командует?» И только теперь Иван увидел за спинами этих троих, там, где были навесы для винтовок, расставленных в козлах, автоматчиков. По два на каждую пирамиду оружия. На головах каски, ноги расставлены для устойчивости, автоматы, не наши, на уровне живота, направлены прямо в строй взвода. И сапоги – чудные сапоги с широкими голяшками, будто пошиты были на слонов, а достались вот этим воякам.

«Немцы!»

– Фрицы! – слышит Иван негромкий изумлённо-растерянный голос из-за спины.

– Смир-р-но! – Бывший писарь командует с видимым наслаждением.

Строй, приученный к повиновению, вздрагивает и замирает. Зябко. За навесами для оружия, в кустах, всё ещё плавает, редея, туман – там ручей, в котором обычно умывались солдаты после утренней пробежки. Тени от деревьев, что восточнее палаток, длинны, и солнце ещё не освещает импровизированный плац – утоптанную солдатскими сапогами большую поляну.

Один высокий в плаще делает небольшой шаг вперёд и произносит что-то на немецком, не повышая голоса, не заботясь, чтобы его услышали все. Писарь переводит его во всю силу своих лёгких.

– Солдаты Русской армии, сегодня настал для вас великий день! День освобождения от коммунистов и жидов. Славная Германская армия по приказу фюрера…

Раздалось дружное: «Хайль!» – и все увидели, что не только у оружия стоят автоматчики, но и на флангах полка шеренги их, и не только автоматы направлены на безоружных солдат, но и пулемёты готовы по малейшей команде вступить в дело.

– …по приказу фюрера перешла границу и готова уничтожить ненавистный вам режим и в первую очередь ликвидировать ваших угнетателей: евреев и коммунистов. Наш великий фюрер так решил, и так будет!

В это время послышался нарастающий гул, все невольно подняли головы: высоко в небе с запада на восток шла целая армада самолётов.

– Фюрер, – продолжал переводить писарь, – зовёт всех честных русских солдат вступить в борьбу с коммунизмом, вступить в великую и непобедимую Германскую армию. После скорой и неизбежной победы наш фюрер обещает вам свободу и землю, право быть хозяевами, право распоряжаться теми, кто не освободится от коммунистической заразы.

Пауза. Видимо, необходимая для того, чтобы русские солдаты усвоили сказанное. Немец отступил назад, на прежнее место, и теперь уже видно было, что на руке писаря выше локтя чёрная нарукавная повязка с двумя изломанными, как молнии, белыми линиями, а на фуражке что-то похожее на череп с двумя костями под ним. «Эсэсовец», – слышит Иван шёпот за спиной. Это ему пока ничего не объясняет. Писарь-эсэсовец скомандовал:

– Кто вступает в великую Германскую армию, выйти из строя!

Похоже, он прекрасно знал, что нужно делать и как командовать бывшими его сослуживцами.

Полк вздрогнул, расслабился, принял положение «вольно» без команды, но из строя никто не вышел.

«Это я должен буду воевать против своих? А как же мама и сёстры? Шо скаже батько?» – подумал Иван, и, очевидно, такие же мысли были у всех.

– Смелее! – гремел вчерашний писарь, а теперь эсэсовец. – За вашими спинами нет комиссаров!

И захохотал.

«Правда: куда все подевались? И где наши пограничники? Почему немцы здесь?» Такие вопросы крутились в голове не только у Ивана. Полк располагался в десяти километрах от границы, жили в палатках, утром выдвигались к границе, и большую часть суток красноармейцы проводили на строительстве оборонительных сооружений: огневых точек, окопов и траншей, блиндажей и наблюдательных пунктов. На огневую и на строевую подготовку последние две недели времени почти не отводилось.

– Кто откажется служить великой Германии, – пояснял писарь-эсэсовец, – тот будет пленным. И я вам обещаю, что это будет не курорт!

Полуторатысячный строй безмолвствовал.

– Ну что стоишь? – Эсэсовец ткнул прутом красноармейца во второй шеренге. – Выйти из строя!

Солдат, воровато озираясь на сослуживцев, протиснулся между стоявшими впереди его, те не поторопились пропустить изменника.

– Ты и ты. – Бывший писарь знал, кого следует вызывать в первую очередь, и прутом, как указкой, безошибочно выдернул двоих солдат из соседнего взвода.