Иван Комлев - Рядовой Иван Ященко

Те, кто не вытерпел голода и съел сырую картошку, поворчав, уснули, устав от долгой ходьбы и тяжёлой работы.

– Соли бы ещё! – вздохнул Дубов, когда вода в котелке закипела.

– Тикать надо – вот шо. – Василь, покатав горячую картофелину в ладонях, начал есть её, не очищая от кожуры. – Бо при таком разе загубят нимцы, и не бачить нам, Иване, своей Богдановки.

– Вон дядько нам дорогу посветит, – кивнул Иван на вышку, которую успели до ночи поставить на одном углу проволочного заграждения – там немцы как раз в это время наладили прожектор, и луч его, слепя глаза, начал обшаривать территорию лагеря. – А Богдановку, может, ещё побачим.

Сердце ныло от воспоминания о родной деревне. Богдановку когда-то зачинали переселенцы с Украины: на берегу реки построили хаты, пахали землю, женились, рожали детей и умирали. Сибирь стала их родиной. Когда пришла советская власть, приняли её, не сопротивлялись, крестьянам было всё равно, кто сидит в далёкой столице в царском кресле. Но когда тут стали хозяйничать иностранцы: англичане, французы, японцы, чехи и ещё чёрт знает кто, – когда отступающие колчаковцы стали забирать не только лошадей, но и молодых мужиков стали ставить под ружьё, то не только коренные сибиряки, но и пришлые из «Расеи» поняли, что надо избавляться от непрошеных гостей.

Когда новая власть стала организовывать колхозы – хохлы, как их называли жители соседних деревень, скооперировались: они и раньше жили единым сообществом, не чураясь и тех, кто волею судьбы оказывался жителем их деревни.

В школе учительницей была русская женщина, приехала по направлению молодая, красивая и через два года вышла замуж за хохла. За грамотность, красоту и спокойный характер она стала самым уважаемым человеком в деревне, бóльшим уважением, пожалуй, пользовался только председатель колхоза – Бережко Мартын Афанасьевич. Его, имевшего два класса образования церковно-приходской школы, выбрали председателем, несмотря на уговоры и давление районного начальства, за хозяйственность, за мудрость и редкостное понимание всякого крестьянского дела. Землю он знал как никто, скотину любил и холил, и даже трактора и комбайны, когда они появились в МТС – машинно-тракторных станциях – и работали на колхозных полях, не стали для него загадкой.

Весной сорок первого на воинскую службу призвали семь парней из Богдановки, рождения тысяча девятьсот двадцать второго года. Иван был старше на два года. Провожая их в военкомат, Мартын Афанасьевич чуть не прослезился:

– Ну, хлопци, не посрамите ридных и деревню. Чую, будэ трудно вам, шось там гитлеры маракують початы вийну. Як бы вам не прийшлось бытыся з ими…

Была ещё одна досада-забота у председателя: уже в минувшем году и зимой брали в армию не только тех, чей возраст подошёл, но под видом переподготовки наращивали численность войск, шла мобилизация мужчин из запаса, в том числе из Богдановки привлекли на учения тракториста и комбайнёра, чтобы подготовить из них танкистов. Этот факт лучше всего убеждал Мартына Афанасьевича, что войны с немцами не миновать.

Надежда Степановна, учительница, тоже прослезилась: в армию уходили её ученики. Когда она начинала учительствовать, в Богдановке была только начальная школа, потом школа разрослась до семилетки. Большинство юношей и девушек на этом и останавливались, шли работать в колхозе после семи классов, а некоторые, как Василь Яковенко, и раньше забрасывали учение – им нравилась работа на полях либо на ферме. А вот Иван Ященко был одним из лучших учеников Надежды Степановны: он не только легко справлялся с математикой, физикой и другими предметами, но быстро овладел русским, не вставлял в речь слова украинской мовы, как это часто случалось у других учеников, и писал сравнительно грамотно.

– Учиться тебе надо, – настаивала Надежда Степановна.

– Зачем? – удивлялся Иван. – Я бухгалтером быть не собираюсь.

В пятнадцать лет ему казалось, что оканчивать десятилетку надо только для того, чтобы сидеть где-нибудь в конторе и стучать костяшками на счётах. Да и родители не очень настаивали на продолжении обучения: «треба гроши» – с восьмого класса надо было платить за учёбу. После окончания седьмого класса Иван не поехал в районную школу, взял в руки топор и влился в бригаду, которая строила ферму. Пять лет махал не только топором, сенокос и уборочная страда, весной – посевная…

А ещё был он дорог учительнице тем, что её старшая дочка, которая, конечно, продолжила учёбу и к весне сорок первого заканчивала десятый класс, на каникулах зимой и летом спешила из райцентра в родную деревню, чтобы тут, на вечёрках, быть поближе к Ивану. Высокий, златокудрый и голубоглазый парень пленял девчат не только красотой, но и тем, что он «гарно спивал» песни. О ком болит сердечко Таисии, Надежда Степановна не могла не знать.

Таи в Богдановке в день проводов парней в армию не было, училась.

И вот Иван уже машет с саней, которые по снежной каше увозят парней на угор, через лесок и поле, и далее, далее…

Тая же встретила и проводила Ивана в райцентре, на вокзале, при посадке в поезд. Смотрела потерянно, из глаз вот-вот, казалось, покатятся слёзы, но она сдержалась. Поцеловаться при народе они постеснялись.

Отец с матерью распрощались с Иваном дома, не пошли к правлению колхоза, где провожали ребят на службу: у матери была на этот счёт какая-то примета.

Спать пленникам пришлось на голой земле, на траве, истоптанной множеством ног. Зябли, жались друг к другу, но сопение и храп скоро повисли над поляной.

Иван перед сном переобулся, чтобы намокшие при переходе через речку ноги посмотреть – не натёр ли? Снова намотал обмотки, догадываясь, что утром времени на это может не быть. Притулился к спящему Василю, но уснул не сразу. На дальнем от ворот участке, вблизи вышки с прожектором, обильно росли, кроме шиповника, лебеда, лопухи и крапива – сюда, как в сортир, бегали солдаты, чей желудок не вынес немецкого хлеба и сырой картошки. «Откуда в лесу крапива и лебеда?» – вертелась эта мысль в голове, пока усталость не сморила и его.

Проснулись пленники от резких хлопков: раздалось несколько винтовочных выстрелов. В луче прожектора увидели, что один из красноармейцев, воспользовавшись темнотой, попытался перелезть через заграждение – у столба по колючей проволоке, поднимался как по ступенькам, но в это время залаяли собаки, включился прожектор и охранники с двух сторон поразили беглеца. Он уже был на самом верху и, сражённый, повис вниз головой, на свободную сторону. Там он и остался до рассвета.

Утром подъём, построение, и знакомый уже Ивану высокий немец с листом бумаги стоял перед взводом, всматриваясь в лица русских солдат. Вызывать пофамильно не стал, пересчитал, очевидно, количество пленных и начал раздавать им небольшие лоскуты белой материи, на которой были чёрной краской отпечатаны номера. Немецкий порядок требовал учёта, и где-то в Германии на фабрике заранее изготовили номера для будущих белых рабов. Тыкая жёстким пальцем в грудь Фёдору, потом Ивану, немец показал им и всем остальным, куда надо пришить номер. Иван оказался под номером 0782.