Иван Комлев - Рядовой Иван Ященко

– Швайн! – и прочее, что русские понять не могли.

– О чём он орёт? – спросил Иван у Михаила, хотя догадывался, что бывший писарь вляпался сапогом в нечистоты, которых по лагерю было больше, чем мин на минном поле.

– Обещает отправить Каспарайтиса на фронт, называет нас свиньями и его тоже свиньей.

Получив лопаты и инструменты, Иван со своей группой пошли копать ямы в дальнем углу лагеря, совсем недалеко от вышки, на которой был установлен первый прожектор. Грунт оказался податливым, супесь. Яма в виде глубокой траншеи длиной метров восемь была вырыта довольно быстро.

– Для чего такой глубокий яма делам, мы тут на всу жизн расположилис? – ворчал Дзагоев.

– А ты делай, что говорят, – поддержал Ивана Фёдор, – у нас умный старшой, можно ему лычку ефрейтора дать.

По краям траншеи уложили два длинных бревна, на них поперёк настелили доски с дырами соответственно. Никаких стен, ограждающих от посторонних взглядов, естественно, не поставили.

Иван, руководивший этой постройкой, два крайних метра настила соединил понизу поперечными досками, гвозди, которыми должны были прибить доски к брёвнам, пробил насквозь и загнул, создавая вид, что всё надёжно схвачено. Получившийся щит с крайним очком можно было приподнять и проникнуть в яму. Ни Василь, ни остальные теперь уже не спрашивали, для чего он так сделал. Свидетелей сделанного не оказалось: вторая бригада строила сортир в другом углу лагеря.

Делая вид, что работа ещё не закончена, начали, сменяясь, рыть под настилом ход в сторону проволочного ограждения. До заграждения было метра четыре, так расположил туалет Иван. Землю из хода кидали на дно траншеи. Теперь и Дзагоеву было ясно, для чего рыли такую глубокую отхожую яму. Близость вышки оказалась на руку пленным: для того, чтобы проследить за ними, охранник должен был подойти к перилам и посмотреть вниз. Торчать в таком положении немцы, конечно, не стали.

Каспарайтис, как всегда, пришёл проверить работу, прошёлся по добротному настилу, посмотрел на Ивана, ничего не сказал. Но было понятно, что угроза отправки на фронт минует фельдфебеля.

Когда уставшие пленники уснули, Иван толкнул Фёдора, и они, с интервалом в две-три минуты, отправились к туалету. Инструменты были, разумеется, сданы, но сапёрная лопатка у них была! Приподняв край щита, Иван спустился в яму – ступеньки в стене были предусмотрительно сделаны ими перед окончанием работ. Фёдор аккуратно, без стука, вернул щит на место, спустив штаны, сел на соседнее очко, луч прожектора, шаркнув по голому заду его, ушёл в сторону ограждения и погас. Минут через двадцать они поменялись местами, теперь Иван, уже в другом месте туалета, изображал страдающего, а Фёдор трудился внизу. Землю насыпали в освобождённый вещмешок Ивана и разносили во всей длине туалетной ямы, рассыпая по дну ровным слоем для маскировки и присыпая появившиеся уже нечистоты. Потом их сменили Дзагоев с Вороновым. Их смена тоже прошла без происшествий, ход продвинулся почти до ограждения. Василю с Михаилом работать не удалось: после полуночи к туалету то и дело подходил кто-нибудь из пленных, и они вынуждены были вернуться к товарищам.

Утром всех пленных вывели на повал леса. Группа Ивана, как и в предыдущий день, работала одной бригадой. Иван подрубал вековые сосны, потом они с Фёдором пилили двуручной пилой дерево. Михаил и Влас обрубали сучки, а Василь с Дзагоевым отмеряли специальным шестом длину и распиливали деревья на брёвна.

На участке появились лошади, полковые артиллерийские лошади теперь тоже трудились на рейх, вывозя лес на открытое место.

В полдень вдруг явился гауптман в сопровождении пожилого немца в гражданской одежде и целой группы военных: офицеров и рядовых. Из чего можно было заключить, что гражданский – важная птица. Работы приостановились, пленных заставили стать по команде «смирно». Гражданский, выслушивая объяснения гауптмана, иногда кивал головой в знак одобрения, но потом подошёл к штабелю готовых брёвен и попинал нижнее бревно сапогом.

Гауптман подозвал к себе стоявшего в отдалении Каспарайтиса и отдал ему какое-то распоряжение. Тот вытянулся, ответил и, развернувшись, трусцой поспешил в сторону лагеря.

Когда высокий гость и гауптман удалились, стало ясно, чего хотел гражданский: Каспарайтис пришёл с солдатом, который принёс несколько маленьких лопаток и приказал ближним пленникам разбирать штабель и ошкуривать брёвна.

Первые машины с очищенными от коры брёвнами пошли по дороге не в сторону фронта, а на запад. Похоже, что приезжал хозяин лесного богатства.

Вечером Иван спросил у Михаила:

– Ты ближе всех стоял, слышал, о чём они говорили?

– Не всё и не всё понял. Кажется, они торговались о цене леса.

– Во как?! – изумился Дубов. – Наш писарь зарабатывает на дармовой рабочей силе?

– Надо будет отслеживать, что происходит у ворот лагеря и в палатках немцев, – сказал Иван.

– И смену часовых на вышке, – добавил Дубов.

Продолжить рытьё хода этой ночью не удалось: в лагере оказалось пополнение пленными, небольшая группа их расположилась почти у самого туалета. Эти красноармейцы разительно отличались от первых пленников: грязная и рваная одежда, потемневшие лица, словно бы они не умывались все дни с начала войны, некоторые были перевязаны бинтами, серыми от грязи. Смотрели зло и с подозрением на сравнительно чистых старожилов лагеря.

На другой день к вечеру погода испортилась, стал накрапывать дождь, но работу не прекратили. Бартев, поскользнувшись, не удержал топора, и лезвие, едва коснувшись сучка, разрубило ботинок. Хлынула кровь. Ближайший охранник крикнул что-то, явился старший, занял его место, разрешил часовому отвести пострадавшего в лагерь. Иван осмелился вмешаться, сказал Михаилу:

– Разуйся сперва, надо остановить кровь.

Михаил, морщась от боли, снял ботинок, рана была на взъёме. Оторвали полосу от нательной рубахи его, кое-как забинтовали ногу, кровь быстро проступила сквозь ткань.

Солдат, которому поручено было сопроводить Михаила в лагерь, наблюдал за действиями русских, склонив набок голову, он был, кажется, рад происшествию, которое избавляло его от необходимости мокнуть под дождём. Хоть он и прятался до этого под деревом, но ему не повезло: молодая сосёнка была плохим укрытием, а уйти под большое дерево было нельзя – некоторые пленники выпадали из поля зрения.

– Шнель! – поторопил он Михаила.

И они пошли – Михаил впереди, с разрубленным ботинком в руке, хромая на босую ногу, немец с автоматом сзади.

В лагере Каспарайтис, увидев Бартева, заорал:

– Запоташ! Повесим!

Но к врачу допустил. Полковой медик, уже с сединой на висках, только руками развёл: