Иосиф Дик - В нашем классе

— Это что за детский сад? — увидев среди ребят Горшкова, усмехнулся один из смазчиков, молодой парень, похожий на ремесленника.

— А ты что, себе язык тавотом [1] Тавот — то же, что солидол; густое смазочное вещество, применяемое для смазки ходовой части транспортных машин. смазал? — заступился Парамонов за друга. — Смотри шприц не проглоти.

Ребята дружно засмеялись, и смазчик, смутившись, нырнул за колесо.

После смазки машины по спиральной лестнице без ступенек въезжали на второй и третий этажи и в огромных помещениях, похожих на заводские цехи, выстраивались в ровный ряд.

В слесарном цехе стояла какая-то странная «победа» коричневого цвета. Задняя часть у нее была новенькая, отполированная, а передок был изуродован и смят. Крылья с никелированными фарами и подфарниками походили на гармошку, капот был вздыблен, а радиатор вдавлен в мотор.

— Чистая работа! — усмехнулся Парамонов.

Над машиной возились два слесаря. С помощью цепной тали [2] Таль — подвесное грузоподъёмное устройство с ручным или механическим приводом. они вынимали мотор. А третий слесарь, уже сняв левое крыло и выправив его деревянным молотком, накладывал на места разрывов автогенные швы.

На этой «победе», будто на модели, Леня показал, как бензин из бака по тоненькой трубке подается насосом в отстойник и, пройдя сквозь фильтр, очищается от пыли. Потом он поступает в так называемый карбюратор, где распыляется, как одеколон, пульверизатором и смешивается с воздухом. А из карбюратора газообразный бензин уже попадает в поршневую группу, и здесь специальные электросвечи поджигают его.

Парамонов обошел «победу» вокруг. В кабине все блестело: на сиденьях лежали ковры, на боковых окошках висели батистовые занавесочки, а на заднем окошке на ниточке болтался чортик с рожками и хвостом. Видно, шофер очень ухаживал за своей машиной.

— И как же все-таки авария произошла? — сокрушенно спросил Парамонов.

— Шофер на самосвале не учел законов инерции, затормозил, а машина-то по скользкой дороге, пусть хоть на всех тормозах, как по маслу едет.

— Чорт его дери, какую ценность разбил! А что теперь ему будет? Суд?

— Суд…

— Да-а… Учили, учили человека в шоферской школе, деньги тратили на него, а он… загубил такую «победу»! — покачал головой Горшков.

— А с тобой вот тоже, мальчик: будешь плохо учиться — за ушко да на солнышко полетишь, — учительским тоном сказал Парамонов. — И деньги на тебя — пятьсот рублей — мы больше не будем тратить!

— Хм! Пятьсот рублей? Уж наверно, не меньше тысячи Горшков стоит, — сказал Толя.

— Ученик-то в год? — отозвался Леня. — Кладите, ребята, больше.

— А ты, Леня, сегодня, того… в баньке не парился? — сказал Парамонов.

— Не веришь? Я тебе сейчас докажу! Вот посмотри. — Леня вынул из кармана блокнот и карандаш, окинул взглядом с ног до головы Парамонова. — Сколько в вашей школе таких, как ты?

— Он один такой. — Горшков нахлобучил Парамонову шапку на глаза.

— Очень хорошо. Пишем «один». А вообще учеников?

— Кажется, у нас тысяча четыреста человек, — ответил Парамонов.

— Так. Пишем «тысяча четыреста». А сколько в школе работает учителей, нянечек, истопников и других работников? Человек семьдесят пять. Правильно я говорю?

И дальше Леня в одну минуту подсчитал, что бюджет школы — зарплата учителям, ремонт, отопление и освещение — равняется приблизительно одному миллиону рублей! И, следовательно, на каждого ученика в год государство тратит около семи тысяч рублей. А отсюда ясно: если на второй год в школе осталось человек тридцать, то, значит, свыше двухсот тысяч рублей государство потратило на них впустую…

— Двести тысяч рублей! Двести тысяч рублей! — удивились ребята. — И только одна школа! А в Москве их сколько?

Это была огромная цифра, хотя и приблизительная. Ребятам показалось, что это ошибка, но вместе с тем они сами следили за расчетами, и было ясно, что Леня нигде не ошибся.

— Вот знали бы эту арифметику ваши родители! Небось, школой никто еще с этой стороны не интересовался, — сказал Леня и, положив блокнот и карандаш в карман, добавил откровенно: — Да и сам-то я впервые… так подсчитал…

В соседнем дымном цехе на чугунной станине, вделанной в бетонный пол — это был испытательный стенд, — ревел длинный мотор. Стоявший около него широкоплечий человек с засученными рукавами снял с крючка на стене металлический стерженек с двумя отходящими от него резиновыми трубочками, воткнул концы этих трубочек, как доктор, к себе в уши и приставил стерженек к мотору.

— Я слушаю, не стучат ли шатуны! — прокричал он ребятам. — Понимаете, поршень давит на шатун, а шатун — на коленчатый вал. Вот так и создается вращательное движение.

— А у нас дома тоже автомобиль есть! — похвастался Толя. — Но он не заводится.

Но на эти слова никто не обратил внимания.

В моторную вошел знакомый вахтер-инвалид на костыле:

— Светлаев, тебя в диспетчерскую! Там наша машина с досками в снегу увязла. Поезжай — возьмешь на буксир!

Леня пошел в диспетчерскую за путевкой, и за ним во двор высыпали все ребята. Вахтер-инвалид указал им на стоявшую посередине двора грузовую машину:

— Залезайте туда! Это Ленькина. Он вас сейчас прокатит.

Ребят долго упрашивать не пришлось.

Вскоре из диспетчерской вышел Леня.

— Расселись уже? — поглядел он на отряд. — Жалко, правда, что я вам еще токарный цех не показал и вулканизаторскую, где клеят камеры. Но не беда, как-нибудь еще раз придете. Уж так вышло. Значит, вас до школы?

«ЗИС-150» выехал из гаража. Вахтер-инвалид помахал рукой и закричал:

— Эй, не стойте в кузове! Вались на дно!

Ребят уже успело тряхнуть на первом ухабе, и они, повалившись вправо, вдруг все опустились на колени, вцепились руками в борта и загоготали радостно и счастливо.

В тот день, когда Димка принес в свой класс известие о вечере в женской школе, ребята на уроках сидели неспокойно, перешептывались, перемигивались и никак не могли дождаться конца занятий. И Толя, как и все, с нетерпением ожидал, когда Димка начнет раздавать самодельные пригласительные билеты, отпечатанные на глянцевой фотобумаге.

Раздача произошла после третьего урока. Толя стоял около Димки, но тот словно не замечал его. Билеты получили почти все, даже Горшков и Парамонов, а Толя, то есть председатель совета отряда, остался с пустыми руками.

— А мне? — с обидой спросил он, когда Димка отдал последний билет. — Ты что, забыл про меня?

— Нет, не забыл. Я специально тебе не дал.

— Почему?

— А ты помнишь, что ты говорил после того, как мы были в женской школе?