Дина Бродская - Белоснежка

— Па-а-берегись!

Скрипя валенками по снегу, девочки перебежали улицу и спустились по четырем ступенькам в овощной погреб Степаныча.

На три копейки Степаныч положил каждой из девочек полную банку огурцов и налил доверху рассолу.

— Только бы донести, уж очень скользко, — сказала Аришка.

— Тебе-то что! У твоей банки веревочная ручка привязана, — позавидовала Ксенька, — я потом тоже такую привяжу.

Хотя было очень холодно и дома ждали к ужину огурцов, девочки не утерпели и остановились у витрины щеточного магазина Анны Штоп „Южная Ривьера“.

За широким зеркальным окном было много пышных, ярких живых цветов. Посредине возвышалась корзина белой сирени, в вазах стоили срезанные розы и белые цветы, похожие на снежные шары; в горшках цвели огромные оранжевые перистые хризантемы. Точно на улице и не пощипывал щеки мороз и не дул пронзительный, холодный ветер…

— Тебе какие нравятся? — спросила Ксенька.

— Мне сирень в корзинке и ролы…

К магазину подошел толстый господин в меховой дохе.

Ксенька не успела опомниться, как Аришка юркнула в магазин, прячась за широкую спину толстяка.

— Ариш!.. — крикнула Ксенька вслед. Но дверь уже захлопнулась, и только на секунду из магазина пахнуло на Ксеньку влажным оранжерейным теплом.

Вдруг дверь магазина распахнулась настежь. Оттуда вылетела Аришка, а за ней на порог выскочила толстая Анна Штоп.

— Пошла вон! Нахалька! — орала она, размахивая кулаками.

— Бежим! — крикнула Аришка оторопевшей подруге.

Расплескивая из банок рассол, они добежали до угла и остановились под фонарем.

— Смотри, — сказала Аришка, отдышавшись, и разжала кулак.

На ладони лежала смятая пунцовая роза с наполовину облетевшими лепестками.

— Понюхай! Я ее в магазине на полу нашла.

— Зачем тебя понесло туда?

— А я и сама не знаю… Больно уж хорошо там пахнет.

— Да ну тебя! Бежим домой, я заледенела вся…

Аришка расстегнула кацавейку и спрятала розу за пазуху.

На углу Волкова переулка у подъезда белого каменного особняка стояла карета.

— Уж не свадьба ли?

Аришка заглянула в парадное.

— Когда свадьба — карет много бывает. Пойдем домой, руки озябли банку держать, — заворчала Ксенька, но тут же смолкла.

У Аришки было такое растерянное лицо, что Ксенька опрометью бросилась к подруге. Сквозь стеклянную дверь она увидела белую мраморную лестницу с красным ковром и золотым прутиком на каждой ступеньке.

По лестнице медленно спускалась маленькая старушка в черной шляпе с перьями, а рядом со старушкой шла… Белоснежка.

На ней была та же самая белая меховая шубка, в руках она держала белую муфту, а из-под шапочки вились длинные золотистые локоны.

Ксенька с Аришкой посторонились. Старуха с Белоснежкой прошли мимо них к карете.

У Белоснежки было грустное, как показалось девочкам, заплаканное лицо. Старуха вынула из черной меховой муфты большое румяное яблоко и протянула его девочке.

— Съешь, — сказала она.

Белоснежка вздохнула и взяла яблоко.

Кучер торопливо распахнул перед ними дверцу кареты. Они сели, и карета тронулась.

Девочки бросились бежать за каретой, но на углу Большой Грузинской улицы им пришлось остановиться.

Аришка с разбегу ударила стеклянной банкой о тумбу; осколки зазвенели, и огурцы рассыпались по мостовой. В руке у Аришки осталась веревочка с ободком от банки.

— Ты бы еще больше банкой махала! — крикнула Ксенька. — Теперь не догоним! Уехали!

Черная карета завернула за угол.

— Собирай, собирай огурцы… А в чем понесешь-то? — отчитывала подругу Ксенька.

Озабоченно оглядевшись по сторонам, она подбежала к забору и оторвала большой кусок афиши.

— На́, завертывай! А рассолу я тебе дома отолью.

— Ксенька, а старуха-то эта, видно, Белоснежкина мачеха — колдунья, и яблоко, верно, отравлена. Неужели она его съест? — говорила Ксенька, завертывая огурцы в бумагу.

Дома уже отужинали. Аришкина мать, Анна, надевала валенки и собиралась итти разыскивать дочь.

— Явилась! Тебя за смертью посылать! Давай огурцы!

Аришка засопела и положила на стол бумажный сверток.

— А за рассолом я сейчас к Ксеньке сбегаю… Ей-богу, мам, я нечаянно. Банка-то все равно треснутая!

— Разбила?

Аришка молча мотнула головой.

— Ты что ж, безрукая, что ли? — закричала Анна. — Чего идолом стоишь?.. Раздевайся!..

Анна схватила железную кружку и сама пошла к Настасье за рассолом.

Аришка разделась, вытащила из-за пазухи смятую теплую розу, долго ее нюхала и поставила наконец в рюмку с водой. Потом взяла огурец, обмыла его под рукомойником и съела с черным хлебом.

Мать не возвращалась. Аришка закуталась в платок и, заперев комнату, побежала к Ксеньке.

В маленькой комнате у Савельевых собралось много народу. Было душно и тесно. У стола сидел Ксенькин отец, Павел Савельев, высокий лобастый человек, с волосами, подстриженными ежиком, и еще трое рабочих. Все они курили; сизый махорочный дым плавал под потолком. Егор Петрович, рабочий, степенный и благообразный, что-то рассказывал, а все остальные внимательно слушали. Молодой парень в синей рубашке стоял у круглой железной печки. Настасья и Анна сидели на сундуке возле дверей, а Ксенька лежала на кровати с куском хлеба в руке.

— Чего пришла? — сердито спросила Анна Аришку.

— Пусть ее… — заступилась Настасья.

Аришка прошмыгнула через комнату и села на кровать рядом с подругой.

— …А перед каждой Нижегородской ярмаркой на фабрике чистое светопреставление. Раз, помню, было это в девяносто пятом году, запер нас мастер Хващин в цеху и приставил к дверям караул. Трое суток из цеха не выпускали, пока весь заказ не выполнили. Тут и спали — возле станков, сюда и есть нам приносили. А за наше старанье хозяин, Константин Васильевич Прохоров, расщедрился: выставил две четверти водки… Перепились, передрались, а пропыльщице Бобковой глаз выбили, так на всю жизнь кривой и осталась.

— Это в старину в цехах запирали, теперь не очень-то запрешь, — усмехнулся парень в синей рубашке.

— Хрен редьки не слаще. Хоть Константин Васильевич, хоть наш Николай Иванович Прохоров — все одной масти. Прохоров-внук от Прохорова-деда недалеко ушел, — сказал Павел.

— Чего это у вас народу так много? — топотом спросила Аришка.

— Да зашли к отцу поговорить…

— Ксень, а мы теперь знаем, где Белоснежка живет. Она, видно, недавно переехала: ведь раньше там доктор Белкин жил. Наверно, она богатая! Даже на лестнице красный ковер лежит. Видела? Важная какая, в карете ездит. А уж ест, наверно, чего только захочет! — Аришка так увлеклась, что заговорила громко.