Сергей Иванов - Бывший Булка и его дочь

Сейчас они сидели за столом друг против друга — нож, вилка, спина прямая, локти прижаты к бокам. «Умение красиво есть откроет тебе многие двери» — естественно, мамины слова… Итак, они обе ели красиво, сидели прямо и всё тому подобное, словно бы находились не в крохотной кухоньке, а на приёме в посольстве и ели не сосиски с горошком, а нечто «вы меня извините»!

Молчание, однако, не может быть слишком длинным, и глаза тоже куда-то надо девать.

— Ну, Лида… что отец? Даже ничего не скажешь!

Лида наконец подняла на неё глаза, пожала плечами.

— Как он себя чувствует?

— Нормально…

— Так… А что доктор говорит?

Тут у неё по сердцу впервые пробежала тревога. До этого момента она всё была права, а тут…

— Ты спрашивала у него, Лида?.. Спрашивала о докторе?

— Нет…

— Хм… А ты узнала, что ему надо? Что ему принести?

Лида почти испуганно глядела на неё.

— Да ты что?.. Ты была у него?.. А когда операция? Как же ты догадалась не спросить о таких вещах?

Всё её здание справедливой обиды развалилось, грохнулось наземь, подняв клубы пыли. Она глотнула воздуху. Мама размышляла в это время, чуть хмуря красивые брови.

И всё-таки здесь было что-то не то. Потому что когда она уходила от батяньки, то… то что?

Тут её мысль больно прострочил телефонный звонок. Чтоб тебе! Всегда с этими телефонами…

— Але!

— Я хочу, чтоб ты меня выслушала!

Лида ничего не ответила, просто не сумела. Разве легко перелетать из одного разговора в другой? Да ещё чтоб получилось толково, строго… А Севка за две-три секунды её молчания, видно, завёлся уже до последнего предела:

— Лид! Ну что ж ты такая бесчувственная? Может, я болел, может, я умирал!

«Умирал»! Сильно ты умираешь!.. Надо было давным-давно это всё кончить.

Кончить так кончить! Она без всяких слов положила трубку… Господи! Какой вечер сегодня нехороший. Пошла к себе в комнату, села на диван.

— Лид, ну что такое там? Мы ведь ужинаем, кажется!

А голос был у неё такой уверенный, старший!.. Лида продолжала сидеть у себя на диване.

Главная обида, что она в своей правоте была не очень уверена. Пришла к батяньке, расселась, стала про Севку трепаться. А чтобы по делу человека спросить, так нет. Причём уж такие, кажется, вопросы элементарные, каждый дурак догадался бы!

Но тут она вспомнила его лицо, когда они расставались у стеклянных больничных дверей. Лида шла вниз по лестнице, на волю, а ему надо было идти в палату. И вот лицо у батяньки… он нисколько не обижался! Он просто радовался, что приходила Лида. Ему неважно — спросила, не спросила…

Она ему принесла облегчение, потому что она его дочь, его необыкновенная драгоценность.

Но про это Лида не сумела, конечно, подумать словами, а только почувствовала где-то глубоко-глубоко в душе…

Мама сидела над своей тарелкой. Она немножечко поела в Лидино отсутствие, а немножечко оставила, чтобы продолжать этот торжественный ритуал совместного поедания сосисок.

Лида села к столу, но есть не могла. Она вообще не была объедалой и обпивалой. А уж когда начинала психовать, когда её обижали или там перед контрольными — её буквально с души воротило от всякого съестного запаха.

Мама знала эту её манеру.

— Ну ешь, ешь. Я же тебя ни в чём не обвиняю…

А я тебя обвиняю! Но Лида, конечно, не сказала этих слов.

Их легко крикнуть в душе, а не на самом деле. Она молчала, глядя в стол.

— Ну хватит, — с улыбкой в голосе сказала мама, — хватит, распаяешься.

Это было батянькино слово. В старину пили чай из самоваров. И когда из них нечаянно выкипала вода, они распаивались: отваливался кран, ручки, ножки, ещё там чего-то.

Но дело не в том. Сейчас мама специально сказала это слово, чтобы объединиться… будто бы объединиться с батянькой. А Лида, мол, ребёнок, ну и тому подобное.

— Лида… Посмотри-ка на меня… Успокоилась?

— Нет, не успокоилась. Ты неправильно говоришь, мама. И… и я презираю тебя за это!

Всё. Сказано. Мама встала, отвернулась к окну. Лида испуганно смотрела ей в спину.

— Ты произнесла ужасное слово, Лида. И я не знаю, как мне тебя простить.

— Можешь не прощать!

— Не дерзи. Это уже пустое.

Потом долго тянулось молчание. Просто невероятно долго. Лида не отрываясь смотрела в спину матери. Наконец она провела рукою по лицу — то ли хотела стереть высыхающие слёзы, то ли на что-то решилась.

— Я не знаю, сможешь ли ты меня понять в таком состоянии… — Эти слова она произнесла тихо и как-то совсем слабо. — Лида, я тебе скажу, как я чувствую. А ты уж суди сама! Тебе кажется, я жестока, равнодушна, да? Это неверно!.. И ты же знаешь, я люблю его! — Они на мгновение встретились взглядами, и Лида сейчас же отвела глаза. — Что мне было бы жить с ним эти пятнадцать лет? Ох! Но ты должна меня понять… Отец сильный, волевой… А я, понимаешь… мне трудно, я боюсь, я не готова! У меня на себя одну-то… ну и на тебя, конечно… и то едва хватает сил… — Она остановилась как бы подумать, в глазах её опять были слёзы. — Отец лежит в хорошей клинике… я узнавала. — Вдруг она отчаянно посмотрела на Лиду: — Я не могу, понимаешь! Я боюсь. Я умру… Единственное моё спасение: я себе твержу, что ничего не случится…

Опять зазвонил телефон. Мама и Лида невольно переглянулись, мама пожала плечами: конечно, подойди. Лида пошла в прихожую: в конце концов может же позвонить кто-нибудь ещё!

Услышала Надин голос! Спокойный. Впервые услышанный за последние две недели… Подосланный.

— Да неужели же вы не понимаете, что я не буду с вами разговаривать! — и сейчас же разъединилась. Трубка осталась у неё в руках. Из крохотного динамика выползал длинный гудок, растекался по полу клейкой лужей.

В прихожую заглянула мама:

— Что-то случилось? — И потом, словно бы и правда ничего не случилось: — Ох, я устала сегодня безмерно…

Такая обычная её фраза! Ну и уставай, пожалуйста. Батяньки нету — жалеть тебя некому!

Опустила наконец гудящую трубку, вошла в свою комнату. Даже непонятно, как это ей пришло в голову!.. Взяла бамбуковую палку для штор, вставила в дверную ручку. Заперлась, короче говоря!

Минута прошла в тишине. Лида стояла перед дверью и ждала. Сердце отдавалось в голове, в животе, где-то в коленках. Наконец мама сказала:

— Можно, Лида?

— Нельзя! — Разговаривать через дверь было намного легче — как по телефону.

— Это ещё что такое? — Она дёрнула дверь, но бамбуковая палка её не пустила. — Ну-ка не дури! Ты думаешь, что? Без отца…

— Это ты думаешь, что без отца! А я-то с отцом! Я-то его не предавала. Уходи отсюда. Не буду с тобой разговаривать!

Выкрикнув это, она села на диван, закрыла лицо руками.