Евгений Аврутин - Дочь капитана Летфорда, или Приключения Джейн в стране Россия

Счастливчик с сомнением глядел на незнакомцев. Его не успокаивало, что на него самого они глядят с не меньшим подозрением.

– Отличные парни, мистер наниматель, – успокоил его Билли. – Коротышка Пьер – свиреп, как зуав, но умен, поэтому не носит их форму, а разбойничает только в своих интересах. Верзила Ганс – из Иностранного легиона: гнёт подковы, сначала сдирая их с лошадей, а если всадник артачится, душит его одной рукой. Ну, это я чуток… но вообще, парни они славные. Оба ждут, когда падёт Севастополь, пока же согласны обделать любое полезное и выгодное дельце.

– Йя-йя, уи-уи, – послышалось в ответ.

Счастливчик опять внимательно посмотрел на обоих молодцов, потом на Билли.

– Парни, вы правда дожидаетесь падения Севастополя? – спросил Счастливчик. Не дождавшись ответа, он обратился уже к Билли: – Так твои славные молодцы не понимают английский?

– Только здороваются и ругаются. Зато я немного треплюсь на лягушатском, немец его тоже знает.

– И ты, надеюсь, не сообщил им, для какого славного дела они приглашены?

– За дурака держите, сэр? – искренне обиделся шутник Билли. – По мне, так самое лучшее, чтобы дельце было ночью обстряпано, чтобы они так и не догадались, кого пришлось укокошить.

– Разумно. Так ты говоришь, все в порядке, кроме того, что объект уплыл на полмесяца?

– Да. За дочкой наблюдаем. Как вернутся, так все и сделаем по первому вашему слову. Кстати, может с дочки начать, прямо сейчас?

Счастливчик несколько секунд глядел на собеседника. Соединил кисти, напряг так, что хрустнули суставы, тихо, но мощно вздохнул. Немец и француз взглянули на него с удивлением.

– Не искушай, – наконец сказал он. – Сам бы хотел, но нельзя. Папаша дочке вряд ли поверил, но если с неё начать, лучшего доказательства ему не будет. Он днём все перероет, а ночью станет спать на пистолете. Нет. Начнём с капитана. Продолжайте наблюдать – и чтобы ваши парни были готовы по первому свисту, ясно?

«Май 1855 года. Окрестности Севастополя

Сегодня запись получится длинная, но я все-таки допишу её, пускай ночью! Я наконец-то увидела Сашу.

Старина Мэрфи праздновал очередные именины очередного кузена, поэтому меня сопровождал только Крим. Сержант Меткалф попросил меня прийти после восьми вечера, когда он будет дежурить.

Так как я не раз рассказывала в госпитале о своём путешествии, то не делала секрета и из планов на вечер. Мистер Сазерленд посоветовал мне отнести Саше бутылку виски («все равно больше ему делать нечего») и любезно предложил одну из своих запасов. Я поблагодарила его, но идею с виски отвергла.

Миссис Клушка и Болтушка дали более дельный совет – принести пленнику еды, которая сразу не испортится. Я купила кусок окорока, кусок солёного турецкого сыра, который называется brinza, орехов, конфет-леденцов. Старшие подруги одобрили мой выбор, Крим, уверенный, что ему всегда чего-нибудь перепадёт от любой трапезы, тоже.

Папа недаром сравнил пленных с овцами – их тоже держат в подобие овчарни, в огромном крытом загоне. Так как пленные, в отличие от овец, способны на подкоп, часовых сравнительно много. Печь внутри не предусмотрена. Сейчас она не нужна, но я искренне обрадовалась, что Сашу не взяли в плен зимой.

Сержант Меткалф пояснил мне: помещение рассчитано на сотни пленников, но сейчас их ещё меньше, чем раненых в госпитале: пленные бывают от рукопашных, а не бомбардировок. Кроме Саши, сейчас здесь содержались лишь несколько русских, совершивших неудачные ночные прогулки из своих траншей в наши.

Сержант одобрил идею задержать Сашу в этой тюрьме, а не отправлять в Англию: Саша отвечает на вопросы о России, а также пересказывает на английском некоторые русские анекдоты и стихи, напоминающие лимерики. По словам сержанта, звучат они благопристойно. Я вспомнила Сашиного друга Тедди (интересно, как с ним?) и подумала: если бы Тедди знал английский, да ещё попал в плен, сержант Меткалф изменил бы своё мнение.

Пленным лампы не полагаются: когда темнеет, они засыпают. Саша не ждал моего прихода, и я застала его спящим на корточках у стены – вообще, военная тюрьма под Севастополем уступает по комфорту тюрьме «Саут Пасифика». Сержант, стоявший рядом с фонарём, предложил разбудить Сашу, я шёпотом попросила его не торопиться. Судя по его лицу, за три недели нашей разлуки он сильно похудел. Лицо вытянулось, щеки ввалились и вряд ли бы покраснели, даже если бы он захотел.

Спасибо темноте: я чуть не всплакнула, а может, и не только «чуть не». Почему я не могу разбудить его, отвести в наш севастопольский домик, накормить и уложить в нормальную кровать? Почему из-за этой войны мы можем так мало сделать для друзей?

Между тем Крим, оставленный в караулке, но не получивший строгого приказа там пребывать, нашёл меня. Остановился возле Саши, взглянул на него с недоумением, а потом, решив, что этот человек является моей принадлежностью, лизнул Сашу в лицо.

Саша проснулся, взглянул на меня. Сказал что-то по-русски, укоризненным и рассеянным тоном. Я поняла: он просил меня чего-то не делать. Может, не позволять собаке себя лизать?

– Добрый вечер, Саша, – сказала я.

– Это действительно ты, – сказал он уже по-английски. – Здравствуй. Нас теперь охраняют с собаками?

Я познакомила Сашу с Кримом, после чего сержант любезно оставил нас… не скажу, что вдвоём, но помещение, как я уже писала, было просторным, и мы могли пошептаться, никому не мешая. Лампу сержант оставил тоже.

Поначалу Саша забросал меня вопросами о новостях. Он сразу же предупредил меня, что знает: Севастополь ещё не взят, об этом сказали бы сразу. Увы, менее значимые новости были мне неизвестны. Я не слышала, что происходит на других театрах войны. Что же касается нашего, то, по моим наблюдениям (печальным для Саши), город продержится недолго: на каждые пять или даже десять наших пушечных выстрелов русские отвечают одним. Ещё я передала ему папины слова о том, что наши решили обстреливать город, пока он не сдастся, а французы подстрекают нас взять его в штыки.

Саша погрустнел. Я в который раз заметила, что на месте Королевы давно бы помирилась, и принялась расспрашивать Сашу, почему он похудел. По его словам, кормят здесь сносно, его товарищи по плену считают, что сытнее, чем в Севастополе, хотя на борту корабля было лучше. Я тотчас же выложила принесённые гостинцы.

Саша поблагодарил, улыбнулся и, все-таки покраснев, сказал об основной причине отсутствия аппетита – у него болит зуб. Поглядев на свои подарки, особенно на орехи, я разделила его критическое отношение.