Игорь Минутко - Лето в Жемчужине

— Отдохнем немного, — сказал Вовка после обеда и лег в траву на спину, похлопывая себя по сытому животу. — Минут двадцать. И надо поднажать. Километров шесть осталось. Как бы темнота нас не прихватила.

— Мальчишки, — сказала Катя, — я на тот берег перейду. Смотрите, какие там цветы. Букет нарву.

Катя сняла сарафан и вошла в воду. Здесь ей было по колено, дно постепенно опускалось, вода поднималась все выше; Катя ойкала, но шла дальше.

«Смелая Катя девочка», — подумал Витя и достал дневник.

«25 июня.

Вот и заканчивается наше путешествие. Просто необыкновенное путешествие! Примерно километров пятнадцать проплыли мы на «Альбатросе» по Птахе. И сколько всего видели! А от Москвы до Владивостока двенадцать тысяч километров! Сколько же чудес, наверно, в нашей огромной стране! Сколько необыкновенных мест! Очень хочется все увидеть своими глазами».

Витя подумал немного и написал еще:

«Катя очень хорошая девочка. Лучше…»

Слово «лучше» он зачеркнул и ему стало стыдно чего-то.

«Да что это такое со мной?» — удивленно подумал он, но не успел себе ответить…

На том берегу Птахи через кусты, не разбирая дороги, бежала Катя. Она влетела в речку, то по дну, то вплавь добралась до места, где был причален «Альбатрос». Мальчики бросились ей навстречу.

Катя выбралась на берег. На бледном лице застыл испуг, глаза были широко открыты.

— Там… Там три дядьки… Машина в кустах спрятана. И вещи… — Катя никак не могла отдышаться. — Краденые…

Витя и Вовка переглянулись. У Вити слабость вступила в ноги.

— Мальчишки, что делать? Ведь это воры! Те…

— Идем, покажешь, — решительно сказал Вовка. — Надо придумать, как их задержать.

— Я… я боюсь… — Катя сделала шаг назад.

— Мы незаметно подкрадемся, — сказал Витя, стараясь сдержать дрожь в коленях.

— Пошли! — Вовка первый шагнул к реке.

— Альт! Сильва! Сторожить лодку! — приказал Витя. Альт послушно сел возле «Альбатроса». Сильва покрутилась, попрыгала и устроилась рядом с Альтом.

— Вон там, за кустами, — прошептала Катя, показывая рукой вперед.

Ребята крались по густой траве, такой густой, что роса в ней не просохла за день. Белые звездочки ромашек, мохнатые шарики душистой кашки стегали по ногам. Все чаще встречались кусты ольхи и орешника. Наконец, кусты пошли сплошными зарослями; стал попадаться густой папоротник; было сыро.

Под ногой Вовки хрустнула ветка, и все замерли. Вите показалось, что сердце бьется у него в голове; мелко дрожали руки.

Осторожно, замирая при каждом шорохе, ребята прошли еще немного, и Катя сказала одними губами:

— Смотрите…

В зарослях ольхи был спрятан серый «Москвич» старой марки. Крыша его была завалена ветками.

И Витя сразу узнал «Москвича» — это он обогнал их, когда Пепел только-только перешел Стланку. Еще Федя сказал: «Наверно, рыбаки».

Под «Москвичом» и прямо в кустах лежали разные вещи: стопки плащей, кофт, картонные ящики с приемниками, еще что-то, завернутое в мешковину.

«Вот они какие рыбаки…» — подумал Витя, и холодный отвратительный страх стал заполнять его.

— Они там, — опять одними губами сказала Катя.

Через несколько шагов ребята услышали мужские голоса. И вдруг Витя почувствовал, что колени его сами собой подгибаются — он сел в траву. Знакомый голос пел:

— «Пузырь!» — с ужасом подумал Витя.

«В городе Николаеве девчоночка живет!» — пел Пузырь совсем рядом, за кустами.

Вовка и Катя тоже опустились на колени рядом с Витей.

— Надо ползти, — прошептал Вовка.

Ребята проползли еще совсем немного под густыми ветками. Голоса были рядом. Тихо раздвинули листья…

У Вити воздух застрял в горле. На траве сидели трое — тот парень, что подходил к ним на пляже, сейчас в бриджах, в замасленной ковбойке и без черных очков. Пузырь, все в том же зеленом пиджаке и старых брюках — толстый живот вывалился набок; и третий был Гвоздь!

Витя уже не удивился, что это именно Гвоздь. Его поразило другое. Широко расставленные глаза, нижняя пухлая губа… И еще такой же резко срезанный подбородок…

«Брат Вовки! — пронеслось в Витином сознании. — Илья!»

Витя взглянул на Вовку.

«Они же как две капли! Только у Гвоздя все старее», — лихорадочно думал Витя, одновременно поражаясь перемене, которая произошла в Вовке — он побледнел до синевы, по щекам текли слезы, и что-то жестокое, решительное, недетское проступало в глазах.

Катя вцепилась в Вовкины руки, и лицо ее умоляло: «Не надо! Не надо!..»

Витя тоже схватил плечо Вовки и сжал его изо всей силы.

Ребята замерли, смотрели и слушали.

Перед ворами на траве стояли две бутылки водки, вскрытые ножом консервные банки, лежала буханка хлеба.

Пузырь отпил прямо из горлышка и слышно было, как водка булькает. Потом хрипло засмеялся и сказал:

— А собачка, наверно, от табачка обчихалась.

Длинный парень вынул из кармана черные очки, повертел их в руках («Как в церкви тогда», — подумал Витя), спрятал опять.

— С ищейкой не найдут, — сказал парень, и голос его был беспокойным, — так на кого-нибудь нарвемся, на пастуха, к примеру. Уходить надо.

— И калым бросить? — зло спросил Пузырь.

— Заметут, и калым не понадобится, — отозвался парень. А Гвоздь молчал, и очень он был не похож на того, кто занимался бизнесом на толкучке. Гвоздь полулежал на траве, и лицо его было задумчиво, и глаза не казались Вите пустыми, было в них что-то жалкое и затравленное. Или, может быть, так казалось?

— Что молчишь, Гвоздь? — повернулся к нему Пузырь. — Вари котелком-то. Много в кустиках не высидишь.

— Лугами пахнет, — сказал Гвоздь, не меняя позы. — Покос скоро.

— По колхозному хомуту наш Гвоздь заскучал, — сказал парень с черными очками.

— По мамочке в тоску впал, — засмеялся Пузырь. Вовкино плечо под рукой Вити вздрогнуло.

— Ша, мальчики! — возбужденно сказал Пузырь. — Спешить надо. Найдешь пещеру? — повернулся он к Гвоздю.

— Найду, — неохотно сказал Гвоздь. — Две их здесь. Одна с водой, а другая совсем высохла.

— Раз! Два! Напра-ву! — обрадовался Пузырь. — Ну? Вещички спрячем в сухой пещере. Сами — будьте здоровы! Едем — путешествуем. Откуда — куда? Дачку подыскивали. Документы? «Прошу, начальник, бумагу». Все чин-чинарем. В багажничке, пожалуйста, пусто. А месячишко пройдет, все утихнет — за вещичками прибудем. Наш калым. Или зря, что ли, работали, жизнью драгоценной и свободой рисковали?

— Свобода! — зло, с ожесточением сказал Гвоздь. — Пойми ты, здесь моя свобода! Дом, земля родная. Мать и братан. Хоть взглянуть на него… Вырос, небось.

Под рукой Вити задрожало Вовкино плечо.

— Чувства! — насмешливо сказал долговязый парень. — Трепет сердца.