Игорь Минутко - Лето в Жемчужине

— С какой стати? — громко сказала мама, и по ее красивому лицу пошли розовые пятна. — Я приехала сюда отдыхать, а не… — В голосе ее послышались слезы. — И вообще… вообще… мне надоели твои причуды!

И мама, прижав фартук к глазам, ушла с террасы в комнату.

— Лида! Лида! Ну что ты, ей-богу!.. — Папа пошел за мамой, и показался Вите каким-то суетливым и виноватым.

Витя ничего не понял. А папа и мама больше так и не вышли из своей комнаты. Только их тихие голоса слышались за дверью.

«Надо все записать в дневник», — решил Витя.

Но ничего не записывалось. Витя не мог сосредоточиться, собраться с мыслями. Получалась полная неразбериха.

«27 июня.

Я хочу быть настоящим человеком».

И мысли смешались.

Вот Гвоздь. Ведь был бандит! Но он оказался хорошим человеком! Витя представил Илью на белом табурете. А Зоин отец? Бывший солдат, всегда такой вежливый и представительный — и его арестовали! А мама? Мама… Витя весь сжался. Чем она недовольна? Почему боится… Да, да! — Боится, что Витя напишет письмо Зое? И не хочет работать на сенокосе. Но раз надо! Даже не только потому, что коровам необходимо сено, а то они умрут с голода. Хотя бы для того, чтобы было молоко. Для всех. И для мамы — тоже… А она не хочет. И злится чего-то… Но ведь у Вити замечательная мама!

«А мама Репы любила Пузыря, — подумал Витя. — Да как его можно любить?»

Еще совсем немного написал в этот вечер Витя Сметанин в своем дневнике. А именно:

«В жизни все перепутано и ничего не поймешь. Завтра напишу Зое письмо».

Утром он писал письмо. Долго ничего не получалось. Вначале Витя описал путешествие по Птахе. Подробно — о столкновении с бандитами. Но, написав все это, понял, что Зое сейчас все неинтересно, что она, конечно же, ни о чем не может думать, кроме своего отца. И письмо получилось коротким.

«Зоя!

Я хочу тебе сказать, что считаю тебя очень хорошим другом. Можешь на меня рассчитывать всегда. И когда у тебя радость. И когда беда. Я знаю о несчастье, которое у вас случилось. Не унывай! Уверен, что твой папа ни в чем не виноват. А самое главное, ни в чем не виновата ты.

Скоро увидимся. Я тебе о многом расскажу.

Он опустил письмо в почтовый ящик и сейчас же почувствовал, что написал совсем не то, что следовало, но он не знал, что надо написать, не нашлись какие-то единственные, самые нужные слова. И он не мог понять, почему они не нашлись.

Витя окончательно запутался в своих мыслях.

Через два дня в колхозе «Авангард» начинался сенокос. Витя и Вовка договорились с Федей, что он их возьмет на левый берег Птахи, в пойменные луга. Папа поедет в третью бригаду, где будут работать две сенокосилки.

— К технике поближе, — сказал он.

А мама осталась дома. С папой они почти не разговаривают — поссорились.

Теперь, когда Витя встречал взгляд мамы, ему становилось не по себе. Вите казалось, что и мама чувствует то же.

Что случилось?

Двадцать девятого июня, в пять утра — как и договорились — за Витей приехал Федя. В телеге уже сидел Вовка и зевал до самых ушей.

Хотели с собой взять Альта и Сильву, но собаки еще раньше убежали куда-то по своим делам.

Поехали. Утро было солнечное, теплое, несмотря на ранний час; все кругом курилось легким паром — таяла роса.

— Давай, Пепел, к парому, — сказал Федя.

И Пепел заржал от удовольствия.

Паром ходил через Птаху сразу за дебаркадером. Здесь уже стояло несколько подвод, собрались колхозники — женщины в ярких косынках, повязанных на самые глаза, и мужчины с косами через плечо. Некоторые косы, наверно, самые острые, были обмотаны тряпками, а те, что без тряпок, были похожи на сабли, и в них отражалось солнце.

И среди толпы был Илья Зубков, бывший Гвоздь, в синей рубахе с расстегнутым воротом, в старых брюках, которые были ему коротки, и все равно Илья показался Вите очень симпатичным. Теперь он был молодым колхозным парнем, ладным, веселым, и в его широко поставленных глазах светились удовольствие и озорство; синяк под глазом стал у него фиолетовым. А рядом суетилась счастливая тетя Нина в новом сарафане с мелкими цветочками, она казалась рядом со своим старшим сыном маленькой, сухонькой, очень проворной, и все заглядывала в лицо Ильи, поправляла ему ворот, и видно было, что несмотря ни на что, она гордится своим сыном. Вызов был во всем облике тети Нины: «Да, мол, стряслась с ним беда. И ничего. Он исправится, будет другим. А мы выдержим, дождемся. Только не оступись опять, сынок…».

Илья снисходительно, немного грустно смотрел на мать, улыбался ей, и тоже было видно, что он счастлив.

С Витей Илья поздоровался за руку и дружески подмигнул ему, как старому знакомому.

Подходили новые люди, все приветствовали друг друга, были веселы, праздничны. Одна молодая женщина, хитро посмотрев на Витю и Вовку, спросила у Феди:

— А это что за огурчики свеженькие?

Витя смутился, а Федя сказал:

— Молодое подкрепление. Помогать будут. — И засмеялся.

Вокруг тоже все смеялись, хлопали ребят по плечам.

— Это же герои наши! — сказал кто-то.

Говорили разом:

— Вроде бы погодка на «ясно» поворачивает?

— Похоже.

— Еще б недельку — и перестоит трава.

— Не позволим!

— Ни в коем разе! Только б харчей добрых.

— Емельяниха в поварах. Не обидит.

— Знамо, не обидит.

— Эх, Иваныч в больнице, — вздохнул кто-то. — И праздник без него не в праздник.

— Какой праздник? — удивился Витя и толкнул Вовку в бок.

Ответил Федя:

— Праздник и есть. Сенокос — начало всех работ, которые год кормят. Одним словом, ребята, начинается страдная пора.

С той стороны подошел паром. Первой на него осторожно вкатилась пятитонка; паром просел в воду, от него пошли волны. За машиной въехали подводы: сделалось шумно и тесно. Пахло бензином, конским потом; все галдели и смеялись.

Поплыли на ту сторону Птахи. Мужчины специальными крюками цепляли железный трос, зажав его, тянули крюки к себе, — и паром медленно плыл к противоположному зеленому берегу.

Паром ткнулся в мокрый песок, всех качнуло вперед. Стали выгружаться.

Пепел сразу взял крупной рысью. Остальные лошади отстали. Куда им до Пепла! Гулко стучали копыта по мягкой дороге. Вокруг пошли зеленые луга с темными островами кустарников.

— Понимаете, — объяснил Федя, — едем мы по старому руслу Птахи. Самые лучшие травы здесь, потому что в половодье река разливается, ил приносит. Удобряет почву. Видите, какая трава кругом? А сенокосилку не пустишь. Кустарники — это раз. Холмы да кочки — два. Приходится вручную. Зато работка — век бы косил. — Федя засмеялся. — Эх, люблю я сенокос, ребята!

Работу мальчики получили несложную — в ведрах разносить косцам воду. Первый раз Витя видел, как косят траву.