Елизавета Водовозова - Настя

Нет у Насти больше удовольствия, как сидеть на дворе среди птиц и домашних животных.

Родители Насти — простые крестьяне: летом, с раннего утра, отправляясь на работу в поле, они оставляют пятилетнюю девочку под присмотром Маши, своей одиннадцатилетней дочери. Но Маше некогда возиться с сестренкой: ей нужно дров натаскать, печку затопить, чтобы приготовить обед на всю семью, горшки да плошки перемыть, избу прибрать, полуторогодовалого братишку нянчить, которого ей приходится в люльке качать и на руках таскать. Где же ей тут еще с Настей возиться? Вся её забота о сестре ограничивается тем, что она, между делом, выбегает на крылечко, чтобы окликнуть девочку, посмотреть, не далеко ли та от избы отбежала, не затеяла ли игры близ колодца или канавы, а еще чаще, чтобы сунуть ей в руку ломоть хлеба или что-нибудь съестное.

— Настя! Настя! Где ты? Бери скорее лепешку с картофелем, да смотри у меня, — сама ешь. Всем по одной лепешке сжарила. Птицам раздашь, так до вечера ничего не получишь.

Настя прекрасно знала, что это не пустая угроза, но что же ей делать, когда, лишь только она уселась на крылечко, к ней наседка с цыплятами подбежала… Может ли она отказать крошечным, бесперым птенчикам? Как прогнать их в ту минуту, когда они так умильно на нее поглядывают, забегая то с той, то с другой стороны, теребят ее за рубашонку, за протянутые, босые ножки? Она очень экономно отщипывает от лепешки по маленькой, маленькой крошке и бросает то направо, то налево.

— Будет, будет… всем дала… А тебе так и два раза! — отмахивалась она толстой ручонкой от цыпленка постарше, который продолжал назойливо теребить ее.

Но тут, откуда ни возьмись, налетела целая стая голубей. Голубки по земле бегают, кружатся, так славно воркует. Вдруг один из них вскочил ей на ножки, другой на плечо. Как не дать таким милым птичкам, которые так ее любят?

Да не она ли сама их беспрестанно скликает к себе, "гуль-гуль" кричит до тех пор, пока они все не слетятся на её зов. И она начала оделять голубей.

— А, и Шарик тут! — приветствовала она небольшую дворовую собачонку, которая вдруг вскочила на крыльцо и остановилась перед ней, виляя хвостом. Настя и его не обидела, и ему отломила маленький кусочек.

— Будет тебе… сама хочу! — говорила девочка, торопливо кусая лепешку и крепко зажав остаток в свой маленький кулачек. Но Шарик не промах: он знает, с кем имеет дело, и, заметив, что Настя собирается съесть последний кусочек без раздела, бросается к ней, начинает ластиться, лижет ей лицо и руки, но когда и это не помогает, он сердито отодвигается на несколько шагов назад, злобно ворчит и начинает лаять, точно угрожая отнять силою. Настя быстро разжала кулачек, бросила Шарику свой последний кусочек, но горько-горько зарыдала. Ведь ей не удалось съесть и половину лепешки, а она была такая вкусная!

— А, опять всё раздала! Ну, пеняй на себя! — забранила ее сестра, выскочив из избы. — Ишь ты, какая чумазая! Они тебя объедают, да тебя же и пачкают! Поди сейчас на озеро мыться! — Маша не боялась посылать сестру на озеро: оно было совсем близко от дома, и у берега так мелко, что вода и до колен не доходила её сестренке.

Пока Настя до озера добежала, у неё высохли слезы, а когда она увидала пескарей и плотву, весело резвившихся на солнышке близ берега, она совсем забыла о своем поре. Но как же быть ей теперь? Как не угостить рыбок, которые, как она думала, только и ждали её прихода? Чем же ей покормить их, когда у неё самой ничего не осталось? — А! — вскричала она, что-то вспомнив, и вприпрыжку весело побежала к камням, разбросанным недалеко от берега; она сворачивала те из них, что были полегче, своими пухленькими пальчиками выкапывала червячков и, возвращаясь к озеру, бросала их рыбкам. Но скоро это надоело ей: она сбросила с себя рубашонку, села в воду у берега и начала ловить рыбок. Но те тотчас выскальзывали из её рук, да она и не думала их удерживать, — ей хотелось только поиграть с ними, посмотреть на них вблизи. Но вот холод стал пробирать ее, даже зубы застучали. Она вздрогнула, быстро выскочила из воды, теперь только почувствовала сильный голод, накинула рубашонку, побежала домой и с плачем стала просить есть у сестры. Та на этот раз не выбранила ее, а сейчас же отлила для неё в мисочку только что подоенного молока, накрошила туда хлеба и дала ей деревянную ложку. Настя примостилась было к столу, но как усидеть в душной избе в хорошую погоду, да еще в такое время, когда сестра её ушла зачем-то в хлев? Девочка выбежала на крылечко и уселась с своей миской. Шарик опять тут как тут, но она ему теперь ни за что ничего не даст.

— Пошел, пошел вон! — закричала она на него, спустила ножки на землю, поставила миску между колен и с большим аппетитом начала есть свою тюрю. Сердитый прием девочки не смутил Шарика: он просунул под её руку свою морду, опустил ее в миску, и ну помогать ей тюрю доедать. Настя сначала толкала его локтем, но видя, что это не помогает, продолжала есть, пока от неё и от Шарика ничего не осталось в мисочке.

1905