Михаил Коршунов - Бульвар под ливнем (Музыканты)

— У вас сольфеджио.

— Знаю.

— Иди в класс. Опоздаешь.

— Но еще не все пришли, — как-то неопределенно сказал Ладя.

— Все, кто должен прийти, уже пришли.

— А что, кто-нибудь не должен прийти?

— Иди в класс. Я тебя прошу, Брагин.

Ладя повиновался. Кира Викторовна вместе с ним спустилась в раздевалку. Ладя молчал. Разделся молча. Потом опять спросил:

— А кто не должен прийти?

— Ты ждал Андрея?

Ладя пожал плечами. Он сам не знал. День должен был как-то начаться.

— Вы оба слишком дорого мне стоите! Из-за вас я… — Но тут Киру Викторовну кто-то осторожно взял за локоть. Она оглянулась.

Это был преподаватель в военной форме.

Ладя поспешил уйти, а преподаватель примиряюще сказал:

— У каждого из них в сумке маршальский жезл.

Когда Андрей вернулся домой, его подозвал сосед Петр Петрович. Он завел Андрея к себе в комнату и, смущенно откашливаясь, спросил:

— Я слышал, скрипка у тебя куда-то делась.

Андрей сказал:

— Делась.

— Ее можно того… купить, а? Какого она размера? — Петр Петрович развел руки в стороны. — Или побольше?

Андрей смотрел на Петра Петровича и не знал, что ответить, чтобы не обидеть.

— В магазине-то они продаются? Я куплю. — Петр Петрович придвинул Андрея за пуговицу совсем близко к себе; Андрей почти на голову был выше его. — Не буду пить, а куплю. Размер укажи. — И Петр Петрович опять развел руки. Несвежие манжеты до половины закрывали ладони. Было в этом что-то очень жалкое, незащищенное и доброе.

«Я ни разу ему не сыграл, — подумал Андрей. — Пусть даже когда он бывал подвыпившим. Он несчастный человек. В войну погибли жена и маленькая дочка под Смоленском, в обозе с беженцами. Он рассказывает о дочке, когда выпьет. Маме на кухне. Дочке нравилось беседовать по телефону, и она всегда говорила: „Это не „аллё“, а это Катя“. И еще она пела песни о танкистах, любила праздник Первое мая и прыгать на одной ноге».

— Ты хоть на глазок прикинь размер, — говорил Петр Петрович. — В магазин — это я сам.

А ведь скрипки действительно нет. Андрей ощутил это как-то очень ясно. Обычно в это время он занимался, играл. И это его регулярное время занятий наступило в первый раз с тех пор, как у него не стало скрипки. Никто никогда не поймет, что ты испытывал, когда у тебя в руках бывала скрипка! Ее легкость и тяжесть, опасность и бесконечность. Бесконечность ее возможностей пугала, потому и делала скрипку опасной и необходимой. Скрипка — это одинокая линия за горизонт, постоянный вековой путь. Андрею казалось, что он не пройдет лучшую часть этого пути, не сумеет. Не хватит сил. И он был экономным. Он боролся за себя. Кира Викторовна хотела от него уверенности, хотела развития, а он стремился прежде всего сохранить то, что уже добыл. Он хотел закрепиться. А чего такого особенного он добыл? Что сделал такого в музыке? Если честно, откровенно, без громких фраз? А может, и не было у него никогда настоящей музыки, ее понимания и ее исполнения?

Петр Петрович все еще стоял перед Андреем и тянул его за пуговицу.

— Тебя зовут Дедом? — спросила Павлика высокая стройная девочка. Она шла из полуподвала, очевидно, из школьной раздевалки.

— Меня, — сказал Павлик. Эту девочку он видел в школе впервые.

— Меня зовут Ритой.

Дед кивнул.

— А где найти Киру Викторовну?

— Ее нет. Ушла к одному нашему ученику.

— К Андрею Косареву?

— Да. (Откуда эта девочка знает об Андрее и о том, что его, Павлика, зовут Дедом?)

— Тогда поговорю с тобой.

— Поговори, — сказал Дед.

— Об Андрее Косареве. Что ты так на меня уставился?

— Ничего.

— Я была вчера на концерте. Понял?

— Понял.

— И я все знаю. А сейчас Андрей…

— Он застрелился, — сказал Дед.

Теперь Рита уставилась на Деда.

— Кто?

— Андрей, — едва смог прошептать Дед.

— Вы все тут такие! — сказала Рита. — Музыканты! Иди сюда, а то всех перепугаешь.

Рита отвела Павлика в сторону, подальше от стола коменданта.

— Он сейчас у меня в школе, в моем классе, — сказала Рита.

— Кто?

— Андрей. Но он должен быть у вас. Ты понимаешь? Он должен к вам вернуться. Вы должны его вернуть. До чего ты непонятливый.

Это он, Павлик-то, непонятливый? Примчалась тут откуда-то. Красавица! Да Франсуаза в сто раз красивее!

— Но он никогда не вернется, если у него не будет скрипки. Ты меня слушаешь или нет?

— Какой скрипки? — опять оторопел Дед.

— Обыкновенной, на которых вы играете. У него теперь скрипки нет.

— А куда она делась?

— Застрелилась скрипка! — зло ответила Рита.

Дед и все остальные ребята ничего не знали о том, что Андрей скрипку сжег. Все, и директор тоже, молчали об этом. По просьбе Киры Викторовны. Прежде всего она сама хотела как-то разобраться, понять случившееся, найти объяснение. Андрей борется за себя, она это понимает. И он успешно борется. Но гибель скрипки — это и гибель Андрея в чем-то. Не мог он этого сделать сознательно. Зачем? Просто он сделал глупость, и надо ему помочь выбраться из этой глупости. Надо немедленно вернуть в школу. Но как вернуть ему скрипку?

Кира Викторовна и Всеволод Николаевич совещались, где найти такую скрипку, которую бы взял Андрей. Что это должна быть за скрипка? Она должна будет нести в себе предельную ценность, но совсем не материальную, а какую-то психологическую.

Рита направилась обратно в раздевалку. Она была зла на себя и на этого Деда. Нет, не с тем человеком она начала такой важный разговор. Поторопилась. Но в то же время с Ладькой разговаривать ей не следовало, а с девочками она не хотела. С девочками разговоры у нее не всегда получались.

Но Дед уже бежал за ней.

— Не уходи, — схватил он ее за руку. — Не хочешь со мной, подожди Киру Викторовну.

Лицо Павлика было несчастным. Он боялся, что эта девочка уйдет, а вместе с ней уйдет и что-то важное для судьбы Андрея, а значит, и для них всех.

— Хочешь, покажу нашу школу? — предложил Павлик, заметив, что Рита колеблется: уходить ей или остаться и обождать Киру Викторовну. — У нас композиторы свои есть, теоретики. Один рукописи Бетховена разбирает. Орган тебе покажу.

— Орган не хочу, — сказала Рита.

— А здесь кабинет звукозаписи, — сказал Дед. Он всячески стремился задержать Риту. — Нотная библиотека. Там партитуры и клавиры всех в мире симфоний.

— Прямо всех?

— Ну, много… сто или тысяча.

Мимо прошла группа ребят. Осмотрели Риту. В особенности один, с усиками. Чуть шею не отвертел.

— Духовенство, — сказал Дед.

— Что?

— На духовых инструментах играют.

Рита засмеялась. И Павлик засмеялся. Кажется, теперь Рита и Павлик понравились друг другу.

После сольфеджио Ладя пошел в органный класс: не знает ли Чибис что-нибудь об Андрее? Так, интуиция подсказывала, что такое возможно. Случайные наблюдения над жизнью.