Наталия Лойко - Ася находит семью

В давние времена, когда Андрей еще носил черную куртку реалиста, сестра притащила его к Алмазовым на семейное торжество. Отведя душу за пирогами, стесняющийся реалистик подсел к книжному шкафу. Заголовки книг вызвали у него чуть ли не трепет перед хозяином. Были там в переводе с немецкого: «Основы психологии», был «Трактат об ощущениях». «Основы» Андрей перелистал, заинтересовался, впоследствии достал эту книгу в городской приозерской библиотеке.

Сейчас, как истый дипломат, он искал слов, убедительных для человека, собиравшего книги по психологии.

— Понимаете, Василий Мироныч… У нее в данный момент обострены все рефлексы… Она и вообще-то была возбудима, нервна.

Алмазов остановил его саркастической усмешкой:

— Мать баловала, нам расхлебывать?

Хозяин дома, подобно многим бездетным людям, твердо знал, как следует воспитывать детей, и особенно твердо, как не надо им потворствовать. Он и пустился в рассуждения на эту тему, откинувшись на кожаную спинку дивана. Диван, сделанный по заказу, был высок, он как бы восполнял недостаточный рост хозяина: тот, восседая на нем, чувствовал себя не только в буквальном, но и в переносном смысле «на высоте».

Не кипятясь, методично Алмазов принялся доказывать необходимость особо строгих мер воспитания теперь, в обстановке всеобщего хаоса и разложения.

— От заразы надо оберегать. И лечить. Не потакать, упаси боже! — Крупная сильная фигура Андрея раздражала его, и он четко выговаривал: — Растленное время… Советская педагогика… Калеченье детских душ…

Андрей принуждал себя к молчанию. Идя сюда, он твердил: «Иного выхода нет. Революция требует жертв», но тот же голос подсказывал ему: «Жертвовать-то в конечном счете будет маленькая Ася».

Он и сейчас твердил себе: «Терпи!» Сцепиться теперь с этим монстром значило не выдержать, отпустить внутренние тормоза. (Что-то похожее он вычитал в «Основах психологии».) Он слушал Василия Мироновича с любезно-каменным выражением лица.

С первых дней революции Андрей старался побороть в себе черты, которые в те времена звались «интеллигентщиной». Правда, большевистские газеты подчеркивали, что «интеллигенция делится на жирную и тощую». Правда и то, что Андрей Кондаков причислял себя к самой тощей части технической интеллигенции, но он взыскательно и сурово искоренял в себе всякие следы мягкотелости и нерешительности.

Революция требует жертв… Нежданно перед глазами встало печальное лицо Вари. Ожидание, вопрос были на этом лице. Да, предстоял еще один трудный разговор…

Алмазов разглагольствовал, наслаждаясь замешательством гостя. Бедная Лапша ерзала на низеньком пуфе, ее голубые глаза перебегали с желчного лица мужа на застывшее, потемневшее лицо Андрея.

— Закон таков, — журчал голос хозяина, — кто кормит, тот воспитывает. Не взыщите, если к девчонке наше прилипнет. Постоишь на ветру — обветришься; под дождем — вымокнешь. А вообще-то приводите. Не голодранцы пока, слава богу.

Андрей встал, выпрямился. Теперь ему снова был виден набросок «в духе Менье» — суровое лицо кузнеца.

— Одно знайте… — хрипло выговорил гость. — Все вам возмещу сторицей. Если вернусь… Все, что уйдет на Асю. Каждый кусок!

— Что значит — вернусь? — живо спросил Алмазов. Он тоже привстал и глядел на Андрея теперь уже снизу вверх.

— В армию ухожу.

— Призывают? — прищурился Алмазов. — Или как?

— Конечно, призывают, — поспешила вставить его жена. — Не вина молодых людей, если их забирают.

Асина тетка недвусмысленно подсказывала Андрею разумный ответ. Надо было подтвердить: «Призывают» — и беспомощно развести руками, как это только что сделала она. Но в комнате, которую плотные, тщательно задернутые шторы отгораживали от чужих глаз, прозвучало:

— Добровольцем иду.

— Браво! — со странной усмешкой отозвался Василий Миронович. — Может быть, вы и правы.

— Знаю, что прав.

Алмазов разглядывал гостя, как некое диковинное животное, затем взялся за нижнюю пуговицу его неказистого, под стать грубошерстной фуфайке, пиджака.

— Кто знает, пожалуй, комиссаром вернетесь? Так от родни не отвертывайтесь. Порядочные люди платят долги.

— Я же сказал, все возмещу.

Хозяин тряхнул пышной шевелюрой:

— Кому это надо, все? Найдем другой способ посчитаться. Времена сложные… Поняли?

Андрей понял. Перед ним стоял человечек, который брался не только кормить, но и воспитывать Асю. По спине пробежал холодок. Ведь действительно что-то «прилипнет»…

— Нет, — сказал он. — Не понял.

«Моллюск», — подумалось ему. Андрей не очень точно помнил, что значит это подвернувшееся ему слово, но именно оно всплыло в решительную минуту. Будучи от природы застенчив, Андрей отличался неловкостью в словесных перепалках; если ему и приходило на ум обидное меткое словцо, он поносил им противника после, когда перебирал в памяти все перипетии происшедшего горячего разговора. И все же он бросил Алмазову:

— Моллюск! — Кинувшись прочь из комнаты, добавил: — Думали из девочки сделать моллюска?!

Рванув с вешалки тулуп, пропитавший овчинным духом всю переднюю, еле дождавшись, пока трясущиеся руки хозяйки одолеют сложную систему замков и задвижек, Андрей наконец соскочил с крыльца, жадно глотнул морозный воздух. Хлопнув калиткой, остановился, пробормотал:

— Вот какая штука.

Утро прошло в полной растерянности. Чтобы не шуметь в общей комнате, не разбудить заспавшуюся Асю, Варя и Андрей обсуждали ее судьбу в промерзшей, промозглой детской. Андрей успел побриться, обтереться ледяной водой, — мобилизовался, по собственному выражению. Но и «мобилизовавшись», придумать ничего путного не мог.

Варя в конце концов сказала:

— Оставляйте ее на меня. Как-нибудь продержимся. Может, с нового года легче станет.

— Легче? Быстрая ты, Варенька… Нет, вдвоем вам оставаться нельзя, пропадете обе.

— Обеих жалко?

— Конечно… Глупый вопрос.

Вновь всколыхнулись Варины надежды. Он назвал ее Варенькой, он и о ней тревожится. Главное, глупый вопрос. На бритых щеках должны бы показаться ямочки, но лицо, каждую черточку которого Варя хочет запомнить, сковано бедой, как морозом, глаза застывшие…

И все же Варя ждет, не может не ждать. Сейчас будет сказано то. Сейчас все решится.

Но Андрей, пораздумав, говорит совсем о другом:

— Слушай внимательно. Я завтра вышлю тебе письмо за подписью военного комиссара. Ты с этим письмом пойдешь… Я укажу, куда надо идти, кажется в Комиссариат призрения. Может, и не сразу устроишь ее, но устроишь. Говорят, в детские дома очереди. Много сирот.

— В приют хлопотать? В сиротский?!

— Приют — прежнее слово. Асю им не пугай. Помни: детский дом.