Наталия Лойко - Ася находит семью

Ася согласна спать хоть на рояле. Даже весь день лежать на нем, никому не мешая. Пусть только доктор пропишет ей полный покой…

Татьяна Филипповна, прежде чем показать Асин локоть, завела разговор о своей швейной мастерской, как будто врача это могло интересовать. Оказалось, заинтересовало….

Умные, грустные глаза доктора вдруг засияли, носатое изможденное лицо больше не казалось некрасивым.

— Чудесно, товарищ Дедусенко! — по-детски радовался Яков Абрамович. — Чудесно, что кто-то приложит руки к детской одежде. Нам это нужно, как воздух, как кислород! Именно кислород… Одежда — ведь это прогулки. А?

— Вот я и пришла к вам. Детям действительно полезно столько лежать? Они же не вылезают из-под одеял…

— Знаю. — Доктор в задумчивости потер переносицу. — Видите ли… Дети инстинктивно боятся израсходовать неприкосновенные запасы своего организма…

Ася торжествующе слушала. Ей тем более нельзя расходовать…

— Видите ли, товарищ Дедусенко. Низкая температура помещений, отсутствие теплой одежды, недостаточное питание…

Асе хотелось подсказать: «Отсутствие подкожного жира». Спасибо умному доктору, ее дела не плохи…

— Безусловно… — рассуждал Яков Абрамович, как бы продолжая какой-то спор. — Все эти факторы располагают организм к состоянию мышечного покоя…

— Значит, правильно? — упавшим голосом произнесла Татьяна Филипповна, а девочка, у которой имелись свои планы, неприметно улыбнулась…

— То есть как правильно?! — Яков Абрамович чуть ли не набросился на Дедусенко. — Хорошенькое дело… Я всему персоналу внушаю. Чушь! Предрассудок! Массовое убийство! — Он рьяно зажестикулировал. — Ну да, убийство. Ведь каждому твердишь: «Поднимайте жизненный тонус детей! Все годится: игры, занятия, песни. И, главное, труд!»

«Ишь агитирует», — насупилась Ася.

Татьяна Филипповна расцвела:

— У вас музейная чистота, Яков Абрамович. Как вошла, так поразилась.

— Этим обязан своей пыльной даме.

— Кому?

— Одной почтенной старушке.

Асе бы обрадоваться: откопала пыльную даму! Доктор стал объяснять, что в штатных ведомостях Анненского института имелась одна странная должность. Пыльная дама — так она и числилась в ведомостях — обязана была обходить институтские помещения с тряпкой, проверяя чистоту каждого предмета. Но могло ли это заинтересовать девочку, после того как ее надежды окончательно рухнули?

Пока доктор тратил на Асин локоть щепотку ксероформа и чистый лоскут, Ася нашла выход. Ее должен спасти Шурка! Он подскажет своей недогадливой матери: «Возьмем Аську к себе».

Шурка настойчивый, он добьется, ему же будет лучше. Они прекрасно устроятся втроем. Татьяна Филипповна будет занята вечерами, а Ася станет укладывать ее сына спать, рассказывать ему сказки, одну интереснее другой.

Опережая взрослых, Ася подходит к палате, где лежит Егорка — жертва крысиной охоты. Оттуда доносится смех, очевидно расправа над Федей кончилась… Ася войдет и усядется рядом с Шуркой.

Хитрить нехорошо, она сама презирает людей за хитрость. Но ведь она не виновата, что у одних детей есть матери, а у других нет…

Трое Филимончиковых, три бритоголовых детдомовца с остренькими носами и колючими глазками, слушали Федю — он о чем-то рассказывал вполголоса. Шурка сидел как зачарованный. Таким, с полуоткрытым ртом, с горящими глазами, он и должен был ежевечерне впитывать в себя Асины сказки, одну лучше другой.

Койки стояли тесно, свободных не имелось. Больные, в том числе и Егорка Филимончиков, были обряжены в голубые девичьи халаты. Кто читал, кто играл с соседом в шашки. Перевернет страницу или передвинет шашку — тотчас руку обратно под одеяло: греет.

Доктор пошел в обход. Татьяна Филипповна согнала сына с белой крашеной табуретки и присела, взяв его на колени. Увлеченный рассказом Феди, он и не заметил такого конфуза.

— Вот бы, ребята, и всюду такую чистоту, — громко сказала новая воспитательница. — Скоро, думаю, грязь изведем. Крыс тоже уничтожим…

— Не сули! — донесся суровый басок с дальней койки.

Туда, в самый угол, доставал заглянувший в окно солнечный, наполненный пляшущими пылинками луч. В его свете резко проступали на детском лице безобразные следы золотухи.

— Не сули, мы уже слышали…

— Сыты обещаниями! — подхватил сосед золотушного мальчика. — Сами им не верите! Твой-то сынок при мамке жить будет? С нами ему тяжко…

Наступило молчание. Шурка сполз с материнских колен и стоял бледный, одергивая курточку, на которой поблескивала красная пятиугольная звезда.

— Тяжко тем, кто в Сибири с Колчаком воюет… — начала его мать.

Сын Григория Дедусенко понял эти слова так, как их и следовало понять. Он не забыл отцовский наказ быть мужчиной. Может быть, перед взором мальчика замаячила на миг куча мала, но он и глазом не моргнул:

— А мне что? Мне еще лучше со всеми.

Так был решен вопрос о том, где будет жить Шурка. Так рассыпались Асины планы. Девочка, сникшая, безразличная ко всему, следом за обоими Дедусенко поднималась наверх в бельевую. Там была назначена встреча с Ксенией.

Взбирались на верхний этаж боковой железной лестницей; такие витые таинственные лесенки утомляют взрослых, но поднимают дух у детей. Асин дух невозможно было поднять.

Что ее ожидало? Получит в бельевой смену белья и, не дожидаясь, пока Татьяна Филипповна вдоволь наговорится с кастеляншей насчет всяких швейных дел, пойдет искать свой дортуар… А в дортуаре девчонки, которые только и ждут, на кого бы наброситься… У Шурки теперь есть Федя, а кто защитит Асю? Кто?

И вдруг… Честное слово, так случается только в сказке! Вдруг из бельевой навстречу Асе вышла девочка чуть постарше ее. Вышла и остановилась.

— Новенькая?

Красивая девочка! Белокурые волосы распущены по плечам и забраны лентой. На других детдомовцев не похожа, хотя и одета в казенное темно-зеленое платье. Поверх платья теплая вязаная кофта, просторная, похоже — с чужого плеча. Девочка не сводит с Аси глаз. Пожалуй, Ася с ней где-то встречалась…

Посторонившись, пропустив Асиных спутников в бельевую, девочка говорит:

— Сними капор. Ты прежде косы растила?

— Да… — Ася покраснела до слез.

— А платье у тебя розовое было? С воланами…

— Да, правда! Праздничное, с воланами…

Где же Ася видела это лицо? Заметное лицо, особенно глаза — серые, как бы подведенные тенью. И зубы — ровные, немного торчащие вперед. Даже голос — звучный, привыкший командовать — был знаком.

— Зовут тебя, кажется, Аня?

— Нет, Ася. А тебя Люся! Люся, Люся… — Ася всплеснула руками, изумившись, как археолог нежданной находке. — Я помню, ты — настоящая институтка.