Василий Авенариус - Опальные

А говорил нам один старый рыбак, что Волга да Кама — две родные сестры; бежит каждая сестра сама по себе издалека-далека, да как встретились тут, так крепко обнялися и бегут, этак обнявшись, дальше, до самого уж Хвалынского моря, сиречь до Каспия.

А пониже Камы лежит мордовский город Тетюши. А было тут некогда царство болгарское, и увел сюда в плен один хан болгарский молодую княжну русскую. И стала княжна его любимой женой. Да не хотелось ей ни за что принять его поганую веру, денно и нощно бедняжка все только молилась да плакала, доколе Господь ее не прибрал. И побежал от тех слез ее ручей студеный, и по сю пору бежит он, журчит, а в чаще лесной, как прислушаешься, словно кто-то плачет и стонет.

А июля 13-го увидали мы развалины старого городища Симбирска, что был разрушен еще татарским царем Тамерланом. А двадцать лет назад по приказу государеву около тех развалин выстроен новый уже кремль обороной от понизовой вольницы и иных шатущих людей, чтобы снизу в Русь не прошли и дурна бы не учинили.

А за сильным ветром простоял корабль наш на якоре у Симбирска трое суток, и гуляли мы с отцом Амвросием по берегу и по окрестным местам. И попался нам на одной горе огромный камень, весь мохом поросший, а под тем мохом узрели мы на камне будто некую надпись. И соскребли мы мох с немалым трудом и разобрали надпись. А было там начертано, что буде кто сможет сдвинуть сей камень с места, то найдет под ним свое счастье. И пытались мы двое сдвинуть камень, да нет, куда! И позвали мы тогда с корабля на подмогу себе Ивана Иваныча, да еще трех матросов, и, все разом понатужась, повернули-таки камень. И не оказалось под камнем никакого клада, а была только другая надпись: "Пустым речам не верь". То-то было смеху! И сказал тут отец Амвросий, что не в деньгах счастье; а Иван Иваныч сказал на то, что и в деньгах тому счастье, кто расходует их с толком, да не ищет их под камнями, а добывает честным трудом, как вот симбирские рыбаки.

А рыбные промыслы под Симбирском, да и по всему низу Волги, по весне все более учужные: поперек реки забивают учуги — частоколы, чтобы задержать ход красной рыбы, и, задержав, ловят ее неводами. А зовется красной рыбой стерлядь, осетр, белуга, севрюга, а чистяковою — вобла, по-нашему плотва, да еще бешенка, тарань; этих только на жир топят. [8] Заготовлять впрок воблу и бешенку начали только со второй половины XIX века. Воблу сушат и коптят, а бешенку солят в виде сельди.

А другой еще есть промысел на низу Волги — добыча соли. И та соль, как и рыба, первее всего добывается для государева двора, а какая еще за царским обиходом останется, ту уже на Москве и в прочих городах по вольной цене продают всякого чина людям.

А на четвертые сутки ветер малость стих, и, наставив паруса, тронулись мы дальше. А от города Симбирска книзу Волга еще больше ширится, а берега ее еще выше, леса гуще, и от той глуши беспросветной кругом сама Волга-матушка из себя еще раздольней кажет.

А вот справа издали забелели на солнце меловые крутояры; только самые гребни муравой, словно бахромой зеленой, окаймило. А дальше по обеим сторонам опять пошли горы да горы, горбатые бугры — бугор за бугром, да кручи утесистые, будто стены зубчатые с башенками, а промеж круч буераки глубокие, и все-то: бугры, и кручи, и буераки — сверху до низу дикой чащей сплошь обросло, как мохнатой шерстью. И куда уж красиво, и сурово, и страшно! А всего краше и страшнее до жуткости в Жигулевских горах. Кругом ни души человеческой, одни лишь черные бакланы на отмелях сидят, да белые бабы-птицы добычу себе зорко высматривают. И чудилось мне, что за этими буграми и в буераках такие ж хищники, удальцы поволжские, хоронятся, живую добычу себе тоже подсматривают, да вдруг как выплывут из-за утеса на легких своих лодочках и крикнут нам во всю голову:

— Сарынь на кичку!

С нами крестная сила! Пронеси нас, Господи! Волос на голове дыбом, а по спине мурашки…

Да нет, все тихо. Вон под кручей и избенка рыболова; сам он с женой сети на шестах развешивает. Бояться, значит, нечего, или, может, оттого и страху у них нет, что взять с них нечего?

А июля 28-го дня обогнули мы остров Кистоватый. А упреждали нас еще в Казани, что течет по тому острову речка Уса, и что где таковая втекает в Волгу, там проходящие суда, бывало, поджидает вольница понизовая. Буде же какому судну и удастся проскочить мимо их стоянки, то казаки свои лодочки переволакивают через луку речную [9] От этого получило свое название и находящееся здесь в настоящее время село Переволока. , и перехватывают судно ниже луки.

Сказывали, правда, что удалый атаман казацкий Стенька Разин со своей шайкой не вернулся

еще на Волгу с Каспия, а все ж таки под устьем реки Усы всем нам жутко стало. Отец Амвросий неустанно читал молитву, а голландцы, сам даже капитан наш Бутлер, с опаской озиралися.

Да уберег нас Господь, никто нас не тронул, вздохнули мы все вольнее.

И припомнился тут отцу Амвросию про устье Усы-реки еще такой сказ. Рос тут могучий дуб, и был под тем дубом потайной ход в подземелье двенадцати сестер-богатырок. И выходили те богатырки из подземелья биться с татарвой, и не нашлось такого витязя татарского, что справился бы с ними. А случилось раз прийти со святой Руси старцу-калике перехожему. Был старец бел как лунь и ростом совсем не вышел: от щелчка, кажись, повалится. И смех взял богатырок на такого витязя глядючи, и биться с ним им за обиду показалося. И говорит тут меньшая богатырка:

— Дай-кась уж я, так и быть, поборюсь с тобой, старче, потешусь.

И вышла к нему на борьбу. А старец поднял ее с земли, как дитя малое, и на траву сложил. И раззадорились тут прочие богатырки, выходили одна за одной к нему на борьбу, и всех-то подряд старец точно так же поборол. И диву дались богатырки, спрашивают:

— Скажи ты нам, калика перехожий, ведь ты, чай, самый что ни есть сильный богатырь на Руси?

И молвил в ответ им старец-калика перехожий:

— Какой уж я богатырь! Ослабел я на старости лет, никуда не гожусь! Вот придут после меня настоящие русские богатыри — ничего-то от вас, богатырок, не останется; только в песнях разве поминать вас будут.

И нашла на богатырок грусть великая, что удальству их конец пришел.

И увидали мы тут вскоре песчаный Царев курган, что по-старинному означает "царская могила", и поведал мне также отец Амвросий, откуда название то пошло.

В незапамятные времена воевал святую Русь неведомый царь. И пожелал он оставить по себе память на веки вечные. И повелел каждому своему воину снести по шапке земли в одно место. А рать была несметная, и вырос из тех малых кучек земли преогромный холм — Царев курган. А покорив Казань, побывал наш грозный царь Иван Васильевич и на том Царевом кургане, и зависть его взяла, что неведомому басурманскому царю такая вековечная память. И повелел он своему воинству снести курган шапками ж. И унес каждый воин с кургана по полной шапке земли, да снесли они только верхушку холма, и стоит Царев курган, словно бы нетронутый, до днесь.