Гавриил Колесников - Белая западинка. Судьба степного орла

Мы забрали провизию, соорудили из жердей стланика носилки, завернули тракториста в тулуп и понесли к нашему жилью. Нелегко нам было добраться до своего дома. Пурга бушевала с неослабевающей злобой. Но теперь мы спасали товарища, который не побоялся рискнуть жизнью, чтобы не дать умереть нам, и мы, превозмогая усталость, торопились домой, чтобы не дать умереть ему.

Как умели, мы впрыснули трактористу камфару, уложили его в постель, поили сладким горячим чаем (он же вёз нам и чай и сахар), меняли ему белье: на другой день он стал легко и обильно потеть.

— Совсем цыплёнок, —сказал Попов, бережно укрывая больного тёплым полушубком. — Рисковое дело — на Колыме трактор водить… Ну, теперь выходим!

Все мы верили, что выходим, а тракторист по–прежнему лежал с широко открытыми, но ничего не видящими глазами. Странно и жутковато узнать человека таким — живым и чужим всему живому… Рыжеватый, белокожий, с конопушками, которые не согнала и колымская зима… Верно сказал Попов — совсем мальчишка. Даже рыжий пушок, покрывавший его лицо, не старил парня.

Только на третий день тракторист пришёл в себя. А ещё через неделю он окончательно встал на ноги. К тому времени утихла пурга. Мы прокопали в сугробах снега, уплотнённого ветром, дорогу, и тракторист благополучно доставил на нашу стоянку сани с драгоценным грузом.

Вечером мы пили чай — горячий и чёрный, как кипящая смола.

— Ну, парень, — сказал трактористу разомлевший у жаркой печки Попов, —видать, родила тебя мать в совочке. Но всем статьям тебе на этот раз умирать полагалось.

— А я взял да и жить остался! —Тракторист озорно подмигнул старику. — И знаешь, почему? Смерть, она, батя, живых людей сама до смерти боится.

Чаще всего дела человеческие представляются героизмом, когда смотришь на них с дистанции времени. А если невероятное — твоя повседневность и сам ты и твои товарищи живут в невероятном, оно становится нормой, «условием работы». И Попов никогда не считал себя героем. Он просто делал своё таёжное дело со всей возможной добросовестностью и сноровкой.

Разведку мы вели не так далеко от крупного колымского посёлка, но в очень капризном и странном месте: невысокий берег довольно многоводной реки вклинивался узкой долиной в провал между внушительными сопками. По этому провалу бежал говорливый ключ Надёжный.

На стрелке, у впадения Надёжного в речку, стояла наша изба, срубленная плотниками ещё зимой.

Часть продовольствия мы по давно заведённому правилу хранили на вершине сопки, для чего соорудили на четырёх опорах высокий помост: предосторожность в тайге никогда не лишняя.

Беда подобралась нежданно. Вода в речке стала заметно прибывать. Напора Надёжного уже не хватало на то, чтобы «впадать», и он, вздуваясь и пенясь, крутился волчком в своём нешироком устье.

— Не иначе, где‑то в горах ливень идёт, — сказал с тревогой По–пов. — Смоет нас к чёртовой матери. И бурундуки с низины на сопку подались. Воду чуют…

Тревога Попова была вполне обоснованной, а поведение бурундуков — не разгаданным пока, но точным признаком надвигающегося наводнения. Разведчики Колымы отлично помнят казус с рекой Армань. Он произошёл в 1938 году. В эту реку с гор хлынул поток такой мощи, что Армань повернула вспять впадавшую в неё Ойру и таким путём пробила себе новое русло к Охотскому морю.

От колымских рек всего жди!

— Думать нечего, — сказал я по праву старшего, — давайте таскать вещи на сопку, к продовольственному складу.

В партии нас было человек десять. Связали мы в узлы постели, одежду, посуду, взяли палатку, топоры, спички, папки с моими записями. Все это в два приёма удалось поднять на сопку. В третий раз мы уже не спустились к своей избе. Со страшной мощью река хлынула в русло Надёжного, затопила пологий берег, подмыла и разметала нашу избу… Все унесло: инструмент, взрывчатку, рацию, затопило шурфы и борозды. Вся работа пошла прахом.

— Несуразное место выбрали, —сказал Попов с досадой и огорчением, — без ума!

— Не мы выбирали. Мы на готовое пришли.

— Вот то‑то и оно, что на готовое.

… Попов с тремя рабочими вызвался пробиться в управление. Мы остались на месте. Поставили палатку, соорудили каменный очаг. И потянулись дни томительного ожидания. Ждать всегда тяжко. Ждать в безделье — вдвойне! Дня через три вода схлынула, река, вошла в своё русло. Мы вычерпали воду из недобитых шурфов. Готовились, как могли, к продолжению работ. А Попова все не было. Не появился он и на седьмой и на десятый день…

День ото дня мне становилось все тоскливее и тревожнее. Нет Попова! В тайге все может случиться. В эти дни томительного ожидания я по–настоящему почувствовал, насколько близок мне этот человек. Странно устроена душа человеческая! Ведь с Поповым ушли ещё трое рабочих. Но о них как‑то не так остро думалось, а вот нет Попова — и я места себе не могу найти: с ним что‑то случилось, с ним беда… По вечерам я поднимался на сопку, подолгу смотрел в ту сторону, откуда мог появиться мой друг с товарищами. Но Попов как в воду канул. А может, и в самом деле канул — мог и утонуть, и с кручи сорваться, и людей недобрых встретить, и зверя… Ждать дальше стало совершенно невыносимо. На исходе второй недели я решил отправиться на розыски…

Попов разбудил нас на рассвете того дня, когда мы снарядились его искать. Оборванный, заросший, щеки ввалились.

— Где остальные ребята? — заволновались мы.

— Живые. Не бойтесь. Версты три отсюда. Сгрузили мы все. На себе таскать придётся.

Было не до расспросов. Мы быстро оделись и пошли за Поповым. Дорогой он все и рассказал нам.

В управление они пришли благополучно, на третий день. Там без особых хлопот снарядили машины со всем необходимым. Попов рассказывать не любил, и каждое слово из него приходилось клещами вытягивать.

— Как же вы ехали? Без дороги?

— Без дороги. Берегом. По малой…

— Благополучно?

— Ничего ехали. Не шибко, но ехали. Всё бы хорошо, да прижим. Она новым руслом пошла, в сторону.

Прижим — это страшная беда колымских приречных дорог. Всем своим многоводьем река прижимается к каменному обрыву сопки, и ходу машинам нет.

— Ну и как же вы?

— На себе через сопку перетаскали. Водители помогли. Спасибо, ребята хорошие.

— Это уже здесь, около нас?

— Нет, ещё вёрст тридцать оставалось. Мы немного на машинах‑то проехали.

— Так нам тридцать вёрст идти? — испугался я.

— Нет, мы плот связали. Водой спустили. До порогов. Тут теперь буруны рядом.

Мы как раз подошли к тому месту, куда Попову удалось доставить новое снаряжение.

На берегу, у кучи клади, спали его спутники. Чуть ниже вздувались гребни белой пены. Через нагромождение каменных глыб пробивала себе новую дорогу, бурлила и ревела наша сумасбродная река.