Владимир Арро - Вот моя деревня

Коля говорит:

— Кончай, ты-ы, кончай…

— Амба американа! — говорит Сенька Морозов и как рванет у Коли удочку. — Моя твоя не понимай. Катись отседова. Хыть!..

Вот что ты ему на это скажешь, ведь он таблицы умножения не знает, а за иностранца уже вторую неделю себя выдает.

А кильковские все: ха-ха-ха! Вот дохлые кильки!

Я говорю:

— Сенька, ведь и на тебя иностранец найдется.

— Ай, нехорошо. Твоя — равка, его — килька, моя — американа. Секим башка будем делать. — Это Сенька Морозов-то говорит. Совсем как полоумный.

А кильковские пуще прежнего: ха-ха-ха!

Сенька носилки наши с моста поднял.

— Это что есть? — спрашивает. — Это есть наметка, хороший наметка. Будем щука ловить.

— Не тронь, — говорю, — не тронь носилок, не тобою сделаны!

Но где уж!.. Пошел Сенька куролесить. То на голову их кому-нибудь наденет, то в воду макнет. А то вдруг сел. Несите меня, говорит, как персидского царя. Подняли его кильковские, понесли по мосту, а Сенька направо-налево фуражку снимает, раскланивается, представляется полудурком, полудурок и есть.

Вдруг один шесток под ним — хрясь! Не выдержал шесток, я еще раньше знал, что он сучковатый. Сенька ногами в веревках запутался, лежит на мосту, барахтается. Тут я не вытерпел, схватил мокрую его наметку да сверху Сеньку и накрыл. Все кильковские хохочут, животики надрывают, а нам не до смеху. Подхватили мы Вовку и давай чесать к себе в Равенку.

Митя у нас уехал, вот что нехорошо. Без Мити мы будто бы обедняли. Он куда хочешь с нами ходил, хоть ему восемнадцать. Его в армию не взяли по причине плоскостопия, это такая болезнь.

А уж как Митя на баяне играл! Как заиграет он на баяне, так вся деревня на берег собирается. А на тот берег, бывает, кильковские сойдутся, заказы дают Мите. Мужики кричат: давай военную! А бабы: песню! А Митя что-то свое, непонятное играет. Вот и сидят кильковские, на наших, на равенских глядят.

А сейчас Митя уехал. Хочу, говорит, постичь я настоящую музыкальную гармонию, да и репертуар у меня бедноватый, ведь я самоучка, нотной грамоты не понимаю, вот потому я и собрался в районный центр. Да и жизнь надо понять, ребята, для общего развития мысли, как она там проистекает, вот что главное. Прощайте, говорит, как поумнею, так вернусь.

С Митей у нас авторитету больше было. А теперь что? Коля по рукам по ногам Вовкой связан, какая в нем сила? Федяра ростом мал и если уж может чем взять, так это только шкодой, а я этого не уважаю. Санька с Ванькой и вовсе еще мелкота.

Вот сидит на завалине Гошка Куварин, на кур смотрит и травину жует. В руках у него длинный прут наподобие удилища.

Я спрашиваю:

— Куварин, а Куварин, чего сидишь?

— Возле свово двора сижу, — он отвечает, — не возле твово. Вот потому и сижу.

Я говорю:

— Давай с нами ходить, Куварин, все-таки у нас силы больше будет, хватит тебе кур пасти.

— А я, — говорит, — кур и не пасу.

— А на кой же прут в руке держишь?

— Это удочка у меня, а не прут.

Присмотрелся я, и правда, в руках у него удочка. И леска, и поплавок, как полагается, и крючок с червяком. Взял Куварин несколько червяков из баночки и бросил курам. Петухи загоготали, крыльями захлопали, куры бросились друг у друга червей отнимать. А Куварин тем временем удочку свою в самую их сумятицу закинул и сидит, травину жует.

Я спрашиваю:

— Куварин, ты это зачем делаешь?

— Мне рябую поймать надо, — отвечает Куварин. — Она, подлюка, яйца клюет.

— Ну, а потом-то пойдешь с нами? — я спрашиваю.

— Нет, — отвечает, — не пойду и потом.

Вот какой у нас Куварин.

В нашей деревне ни клуба, ни магазина, ни сельсовета, а только амбулатория. Мы в амбулаторию каждый день ходим, но это ведь не кино. Там Люба работает, журналы читает, инструменты надраивает, чтобы блестели, а мы ей мешаем. Но нам ведь тоже надо куда-нибудь ходить.

Вот пришли мы утром в амбулаторию, а Люба сидит за столом и пишет. Коля Семихин говорит:

— Люба, дай витамин!

— Сейчас, только закончу, — отвечает Люба. Она нам каждое утро витамины дает.

Витамины — это такие желтые шарики. Они сначала сладкие-сладкие, потом никакие, потом кислые-кислые, потом снова сладкие.

Мы стоим посреди амбулатории и плакаты рассматриваем, а на плакатах нарисованы всевозможные бактерии. Их простым глазом никогда не различишь.

Федяра говорит:

— Во какие личинки! На них небось рыба хорошо берет!

Это он на бактерии подумал, что они личинки.

Я говорю:

— Федяра, это же бактерии! Правда, Люба? На них нужно смотреть в микроскоп.

— А где они живут? — спрашивает Федяра. Сразу видно, что он только два года учился.

Я говорю:

— В земле небось. Правда, Люба?

Люба голову подняла и говорит:

— Везде! Например, много видов бактерий находится на коже человека.

— На коже? — удивился Федяра и посмотрел себе на руки. — А где?..

Я тогда засмеялся.

— Ты, Федяра, все простым глазом хочешь различить, а их и не видно простым глазом, верно, Люба?

— Конечно, — говорит Люба. — Хотя их тут у тебя миллион.

— Миллион?.. — вскричал Федяра и давай рука об руку колотить, бактерии стряхивать.

И Санька с Ванькой стали руками обмахиваться. Люба хохочет. И мы с Колей хохочем, потому что нам-то ведь медицина понятна, мы уже в четвертый класс перешли.

Я говорю:

— Да они же безвредные!

— Правда, Люба, безвредные?.. — спросил Федяра.

— Безвредные, — отвечает Люба. — Только вы на всякий случай пальцы не суйте в рот.

Пока мы сосали витамины, Люба обмакнула щепочку в пузырек с йодом и мне вчерашнюю ссадину помазала. А Ваньке — локоть какой-то мазью. А Федяре — ухо ядовитой синькой. Всех незаметно разукрасила.

Коля говорит:

— Люба, покажи шприц!

— Нет, — отвечает Люба, — и так много времени я с вами потеряла! А ведь кильковские ребята сейчас на осмотр придут.

— Это как же кильковские? — спросил я.

— А вот так, — отвечает Люба. — Очень просто.

— А мы когда же?

— Вы в последнюю очередь. Сначала кильковских осмотрю, а вы у меня всегда под рукой.

Вижу, мне Коля Семихин подмигивает и на дверь кивает.

— Ладно, — говорю, — мы пошли.

От деревни нашей Равенки идет склоном тропинка. Она в кукурузное поле уходит и выныривает прямо на боевую дорогу. Эта главная дорога называется боевой.

Когда кильковские вошли в кукурузу, мы бросились на них с пиками и стали их гнать. Их было человек семь или восемь, они, конечно, нападения нашего ни ожидали и поэтому разбежались кто куда.