Владимир Добряков - Новая жизнь Димки Шустрова

— Любчик, привет!

— Привет, Дима!

— Чем занимаешься?

— Читаю. А ты?

— Я телек смотрел. Сейчас отдыхаю.

— Как отдыхаешь?

— Обыкновенно. В потолок гляжу. Вспоминаю свое сочинение.

— Ты хорошо описал, как твой корабль чуть в комету не врезался.

— А ты свой экипаж на Венеру отправил?

— Да. По моим догадкам, там должны быть условия для жизни.

— А Серегин, не знаешь, про кого написал? Кем хочет быть?

— Серегин — артистом. В оперном театре.

— Какой из него артист! И Котов артистом хочет. А Светлана номер два мечтает стать балериной.

— Знаю! А номер один — в кино сниматься. Умора!

— Слушай, выходи во двор. На велике покатаю. Воскресенье! Отдыхать надо.

— Нет, книжку хочу дочитать. Сорок страниц осталось. А ты что будешь делать?

— Не знаю. Мама в театр собирается. Наверно, интервью брать. Цветы купила… Ладно, тогда и я, может, почитаю… Ну, все у тебя?

— Дим, ты же мне первый позвонил.

— А-а, я и забыл. Ну, привет! Завтра в школу буду спускаться — звякну в дверь. Жди.

И Димка Шустров, ученик четвертого класса, проживающий на четвертом этаже, положил трубку.

Положил трубку и его друг Любомир Черных, в просторечьи — Любчик, проживающий в том же подъезде двумя этажами ниже.

В то же воскресенье, 13 мая, Надежда Сергеевна Шустрова собралась идти в театр. Времени оставалось около получаса, цветы были заранее куплены, и она спокойно села в троллейбус. Но когда на повороте с Никитской над головой вдруг гулко стукнуло, длинная штанга за окном нелепо метнулась в сторону и троллейбус остановился, Надежда Сергеевна забеспокоилась: напрасно не вызвала такси. А увидев худенькую, как слабосильный подросток, водительницу троллейбуса в желтом берете, поспешно надевавшую огромные и несуразные на ее спичечных руках резиновые перчатки, даже вздохнула: да, надо было вызвать такси…

А все из-за матери. Она, если и не скажет вслух, то про себя непременно подумает: «Ох, Надежда, не напрасно у тебя фамилия такая — шустра сорить рублевками!»

К удивлению Надежды Сергеевны, молоденькой водительнице не понадобилось и минуты, чтобы вновь ожило электрическое сердце машины. Под ногами дробно заурчало, мелькнул в дверях желтый берет, и опять мимо окон побежали свежие, кругло подстриженные липы, замелькал разноцветный поток людей, большие, как озера, витрины магазинов.

Надежда Сергеевна посмотрела на упругие тюльпаны в целлофане, перевела взгляд на часы и ободрилась — успеет. И даже посмеялась над собой: паникерша, чуть было тринадцатое число не начала обвинять.

Она немного волновалась оттого, что хотела после спектакля подняться на сцену и передать тюльпаны Куранову. О нем Надежде Сергеевне предстояло писать статью, и ей хотелось вновь увидеть работу артиста.

Выйдя из троллейбуса, Надежда Сергеевна торопливо пересекла сквер и только ступила с каменного барьерчика на мостовую, как вдруг пошатнулась, отчаянно взмахнула рукой с зажатой в ней сумкой, стараясь сохранить равновесие, и под ногой что-то хрустнуло. Она взглянула на туфлю-лодочку, и сердце ее сжалось. Высокий, тонкий каблук безобразно торчал в сторону: не заметила коварного камешка.

Кое-как допрыгав до скамейки, Надежда Сергеевна сняла с ноги туфлю и попыталась отогнуть каблук на положенное ему место, но из ее попытки ничего не вышло.

Растерянная, она сидела на скамейке и не знала, что же ей делать…

— Как я понимаю, авария приключилась?

Высокий мужчина лет сорока, в сером костюме, с портфелем, стоял в шагах трех от нее и улыбался. Улыбка у него была добрая и сочувственная, однако Надежде Сергеевне любая улыбка показалась бы сейчас неуместной.

— Вы можете помочь или остановились порадоваться, что у человека каблук сломался?

— Могу и помочь, — не обратив внимания на ее резкий тон, сказал незнакомец. — Весь инструмент при мне. Как говорится: все мое ношу с собой.

Он присел рядом и, расстегнув замочки портфеля, достал клещи и молоток. Согнутый гвоздь он быстро и решительно вытащил из каблука и вновь заглянул в портфель.

— Вам еще далеко идти? Впрочем, судя по цветам и нарядному платью…

— Я иду в театр, — перебив его, уточнила Надежда Сергеевна. — Спешу. Восемь минут осталось.

— Значит, в начале пути. Для такого сложного варианта вот этот гвоздь, пожалуй, подойдет. Как вы считаете?

— Я не очень в этом разбираюсь, — в нетерпении пожала она плечами.

— Значит, согласны?.. Храбрая женщина! А ведь этим тяжелым молотком я стану забивать этот толстый гвоздь в каблучок такой маленькой туфельки. Не страшно?

— Колотите! — невольно заражаясь его веселым настроением, разрешила Надежда Сергеевна.

— Ну что ж, поработаем для хорошего человека. — Незнакомец несколькими короткими, точными ударами укрепил каблук. Проверил — надежно ли держится. — Получайте!

Обрадованная Надежда Сергеевна поспешно надела туфлю.

— Огромное спасибо! Сама судьба послала вас… Простите, не знаю, как величать…

— Владимир.

— Еще раз спасибо. От всего сердца! — Надежда Сергеевна вновь взглянула на часы, поднялась и, смутившись, торопливо сказала: —Да, надо ведь расплатиться. — И раскрыла свою сумку.

— Что вы! Что вы! — замахал рукой мужчина.

— Тогда возьмите! — Надежда Сергеевна вытащила из букета красный тюльпан и подала ему.

— Благодарю, — тихо сказал он.

Осторожно ступая на каблук, она быстро пошла к театру. На углу, будто невзначай, повернула голову. Мужчина в сером костюме смотрел в ее сторону.

Спектакль был знаком Надежде Сергеевне еще по прошлому сезону. Однако и в этот раз она смотрела его с наслаждением, снова и снова поражаясь, как задушевно и точно играет Куранов. В блокнот она ничего не записывала, лишь на полях программки сделала несколько пометок для памяти. Она чувствовала: статья должна получиться, и это радовало Надежду Сергеевну.

Когда опустился занавес, взволнованная и полная благодарности, она поднялась на сцену и протянула Куранову цветы. Просто как от зрителей, почитателей его таланта.

Куранов поцеловал ее руку, и Надежда Сергеевна, чуть покраснев, сошла вниз. На минуту задержалась у кресел, аплодируя вместе со всеми и смотря на Куранова, стоявшего в центре среди артистов. Он бережно прижимал тюльпаны к груди и растроганно кланялся залу. Хорошо, что она не представилась ему заранее. Журналисты, пресса всегда сковывают, будто нацеленный на человека фотоаппарат. А сегодня Куранов был очень естественен, каким обычно и бывал перед публикой.