Владимир Степаненко - Голубой дымок вигвама

— Он разговаривал. — Настя кивнула головой на Сеньку.

— Мальчик плыл? На тебя похож! — Василий Иванович взял Сеньку за руку.

— Отец волнуется. — Константин Федорович показал на лесничего. — Коля не ночевал дома.

— У вас убежал бобр? — решительно спросил Сенька.

— Рассказал? Да? — оживился Василий Иванович. — Кольку давно видел?

— Часа два, а может, и поболее…

Настя с удивлением посмотрела на Сеньку. Почему он ей ничего не рассказал? Какого бобра догоняет мальчик?

Константин Федорович быстро развернул шуршащую карту.

— Дальше нет дороги к реке.

— Летчиков попросите поискать, — сказала Настя. — Им сверху далеко видать. У нас в прошлом году на болоте мальчишки заблудились. Летчики сразу их нашли.

— Надо и вправду ехать к летчикам, — оторвался от карты Константин Федорович.

— Дорога на аэродром у деревни Нелюшки.

— Здесь моста нет, — сказал Василий Иванович. — Километров шестьдесят придется объезжать. Слушай, мальчик, а Коля хлеба у тебя не просил?

— А как же?

— Я пройдусь. — Константин Федорович двинулся по песку. — Может быть, что увижу.

«Колька не врал, — торопливо подумал Сенька. — А я, дурак, не верил!» Пока не обращали на него внимания, Сенька зашел за машину и бросился бежать в деревню. «Если Яшка узнает — двинет в лес. Попадется бобр — убьет!»

— Сень, куда ты? Постой! — крикнула Настя, но не смогла остановить мальчика.

Сенька быстро добежал до деревни. В прохладных сенях зачерпнул ковш воды и напился.

Мать недавно вынула из печи караваи. Сенька отломил поджаристую корку и захрустел.

— Разбойник, когда я на тебя найду управу! — замахнулась на Сеньку пожилая женщина.

— Мам, ты ничего не слыхала? — Сенька подумал, надо ее поскорее выпроводить и спрятать ружья.

— Нет, а что?

— Около колодца женщины собрались. Может, что случилось? Яшка где?

— Как где? Трактор свой чинит. Обедать еще не приходил. Ты бы отнес ему поесть.

— Давай!

Мать открыла окно и выглянула на улицу. Сенька не обманул: около колодца стояли колхозницы. Мать быстро повязала платок на голову и загремела в сенях ведрами.

Когда она вышла, Сенька снял со стены два ружья — отца и Яшки — и выбежал во двор. Быстро разгреб сено и спрятал ружья. Только после этого он спокойно вздохнул.

— Ты чего расселся? — набросилась вернувшаяся от колодца мать. — Пойдешь к Яшке? Собирать тебе?

— Раз сказал, сбегаю. Мам, что случилось?

— Веры Петровны Катя будет петь в театре. Телеграмму прислала. Мать в театр приглашает приехать.

— Далеко ехать?

— В Москву. В Большой театр!

Сенька подхватил узелок с едой и вылетел на улицу. Ленька Квасников сидел на крыльце и подтачивал рыболовные крючки напильником.

— Лень, у твоего Петьки есть ружье?

— Есть, а что?

— Ты спрячь! — Сенька торопливо рассказал все, что узнал о бобре. — А то ведь могут убить. Наш Яшка, да и твой Петька первые браконьеры!

— Пойдем! — решительно сказал Ленька. — Ты не врешь?

— Правду говорю, честное пионерское!

Тайга была легкой собакой с крепкими, сухими лапами и красиво посаженной головой, не то что брылястый гончак Дозор. Она почти не уставала на охоте, хотя отмахивала в некоторые дни по пятьдесят и больше километров.

Но лайка не убереглась. Обегая куст ежевики, она всадила в левую лапу колючку. От боли взвизгнула и оглянулась. Как ей сейчас нужна помощь Василия Ивановича или Кольки! Они бы сразу вытащили занозу. Но их нет. Пришлось самой возиться с лапой и выгрызать колючку.

За работой Тайга не раз вспоминала Кольку. Куда он делся на салке? Неужели ни разу не приставал к берегу? Она обязательно бы его отыскала, но на песчаных отмелях, в заливах на траве нет следов.

Припадая на больную ногу, Тайга подумала о возвращении на кордон. Но стоило ей прихватить свежий запах зверя или тетерева, как природная страсть к приисканию заставляла ее снова двигаться вперед и распутывать следы.

Из-за высоких деревьев блеснула полоска реки. Легкий ветер гнал рябь, и она блестела серебром рыбьей чешуи.

Тайга осторожно стала спускаться к берегу. Наверху остался красный лес, а по уреме тянулись черемуха, рябина и лещина. А еще ниже, на сырых местах, росли ольха, кусты калины, жимолости, тальника и ежевики.

Многие деревья и таловые кусты были обвиты до самого верха цепкими кустами дикого хмеля.

Солнце с трудом пробивалось сквозь зеленую завесу листьев, и в уреме стоял полумрак.

Озабоченные синицы и щеглы то и дело перепархивали с ветки на ветку и вели звонкий пересвист.

Тайга избегала продираться кустарниками и выбирала открытую дорогу. Скоро у нее под лапами заскрипел песок. Собака прошла еще немного и остановилась. Потянула носом. Ветер нес слабый запах. Лайка не могла ошибиться: пахло ненавистным ей зверем. Тайга резко повернулась и пошла против ветра. С каждым шагом она все острей чувствовала зверя.

Лайка остановилась, чтобы немного успокоиться и не так горячиться. Она убедилась: зверь сильный и ведет себя странно. Она совсем не знает его повадок. Его нельзя прижать к реке: он прекрасно плавает и не боится воды. Не удалось пока ей выяснить, как он лазает по деревьям, умеет ли летать? Если он чем-то похож на белку или куницу, то его надо отжимать от высоких деревьев, а особенно от густых елей.

Тайга чувствовала, что купание в реке для зверя не прошло даром. Он успел хорошо отмыться и больше не вонял. Но все равно остался сальный запах, какого ей еще никогда не приходилось слышать.

Впереди лежала сваленная береза. Тайга двигалась к вымытому корневищу. Раздосадованная собака бросилась вперед. Она сильно потянула носом: сомнения не было, хвостатый зверь оставил свою временную нору.

Сверху над ямой свешивались длинные плети корней. Чтобы увеличить себе проход, бобр часть их отгрыз. На остатках корней белели следы широких резцов.

Тайга внимательно оглядывала углы. Еще раз сильно потянула носом. В ноздрю влетел волосок бобра. Собака несколько раз громко чихнула.

Из норы ей хорошо была видна река. Тайгу привлек шум. На перекате выпрыгивали из воды голавли за пролетавшими мушками и стрекозами.

Собака вылезла из норы и отправилась по следу бобра. Следы широких перепончатых лап привели к воде. Тайга пробежала по отмели, но больше следов не попадалось.