Лора Инглз Уайлдер - Долгая зима

Лора изо всех сил старалась слушать, но в голове у нее стоял туман, и она ничего не понимала. Папин голос смешивался с бесконечным шумом бури. Она чувствовала, что больше не сможет ничего делать, не сможет даже просто слушать или думать, пока не утихнет пурга. А пурга не утихала.

Лора устала. Устала от холода и тьмы, от черного хлеба и картошки, устала скручивать жгуты, молоть пшеницу, топить печку, мыть посуду, убирать постели, устала ложиться спать и просыпаться. Она устала от ураганного ветра. В нем не звучало никаких мелодий, только беспорядочный шум бил ей в уши.

— Папа, — прерывая чтение, вдруг сказала Лора, — ты не мог бы поиграть нам на скрипке?

— Конечно, могу. — Папа удивленно отложил в сторону книгу. — Если тебе хочется послушать скрипку, я с удовольствием сыграю.

Пока он растирал онемевшие пальцы, Лора достала футляр из теплого уголка за печкой.

Папа натер канифолью смычок, положил на плечо скрипку, потрогал струны и взглянул на Лору.

— Сыграй «Красавец Дун», — попросила Лора, и папа заиграл и запел:

Но замерзшие пальцы не слушались папу, и скрипка слегка фальшивила. Потом музыка стихла, потому что лопнула одна струна.

— У меня от мороза распухли пальцы, я не могу играть, — смущенно произнес папа, укладывая скрипку в футляр. — Убери ее до лучших времен, Лора.

— Я как раз хотела попросить тебя, Чарльз, чтобы ты мне помог, — сказала мама. Взяв у Мэри кофейную мельницу, она высыпала из ящичка муку, наполнила воронку зерном и вручила мельницу папе. — Надо намолоть еще муки, чтобы испечь хлеб к обеду.

Она достала из теплого места под печкой накрытую салфеткой миску с закваской, размешала, влила две чашки в кастрюлю, добавила соли, соды и муки, которую намололи Мэри и Кэрри. Потом взяла у папы мельницу и досыпала в кастрюлю все, что намолол папа.

— Теперь как раз хватит. Спасибо, Чарльз.

— Я, пожалуй, схожу к животным, пока еще не совсем стемнело, — отозвался папа.

— К твоему приходу обед будет готов.

Папа оделся и вышел из дома.

Лора прислушивалась к вою ветра, тупо уставившись в пустое окно. Хуже всего то, что папа не может играть на скрипке. Но если б она не попросила его поиграть, он бы, наверное, об этом не узнал.

Мама сидела в качалке у печки. К ней пристроилась Кэрри. Мэри, держа на руках Грейс, сидела напротив и, тихонько покачиваясь, пела:

Грустные протяжные звуки песни сливались с жалобным воем ветра, а в сгущавшихся вечерних сумерках вихрем кружился снег.

Утром метель прекратилась. Лора протерла в заледеневшем чердачном окне дырочку и сквозь нее увидела, что поземка низким облачком метет по голой коричневой улице.

— Мама! Мама! — крикнула она. — Я вижу землю!

— Да. Ночью ветром смело весь снег.

— Который час? То есть, я хотела сказать, какой теперь месяц? — сонно спросила Лора.

— Середина февраля, — отвечала мама.

Значит, весна ближе, чем Лора думала. Февраль — короткий месяц, а в марте зима кончится. Снова придет поезд, и у них будут белый хлеб и мясо.

— Мне так надоел черный хлеб, на который ничего не намазано, — сказала она.

— Не жалуйся, Лора, — быстро прервала ее мама. — Никогда не жалуйся, человек всегда должен быть доволен тем, что у него есть.

Лоре вовсе не хотелось жаловаться, она просто не знала, как объяснить, о чем она думает.

— Да, мама, — кротко пробормотала она и испуганно оглядела мешок с пшеницей в углу. В нем осталось так мало зерна, что он напоминал сложенную тряпку.

— Мама! — воскликнула она. — Ты хотела сказать... — Папа всегда говорил ей, что не надо ничего бояться. — Сколько у нас пшеницы?

— Я думаю, на сегодня хватит, — отвечала мама.

— А папа не может купить еще?

— Нет, Лора. В городе нет ни зернышка.

С этими словами мама аккуратно уложила на решетку духовки ломтики черного хлеба подсушиваться к завтраку.

Лора взяла себя в руки, подбодрилась и спросила:

— Значит, мы умрем с голоду?

— Конечно, нет, — сказала мама. — Если нам нечего будет есть, папа зарежет Эллен и телку.

— Нет! Нет! Не надо! — вскричала Лора.

— Успокойся, Лора, — сказала мама и пошла наверх за Грейс, а Мэри и Кэрри тем временем уже спускались вниз одеваться у печки.

Папа весь день возил сено и пришел домой только сказать, что перед ужином забежит на минутку к Фуллеру. Вернулся он с новостями.

— В городе ходят слухи, что где-то на юге или юго-востоке милях в двадцати отсюда один поселенец вырастил летом пшеницу. Говорят, он зимует в своей хижине на участке.

— Откуда это известно? — спросила мама.

— Это слух, но все так говорят. Кажется, этот слух пустил Фостер. Он говорит, что узнал об этом от одного человека, который работал на железной дороге. Прошлой осенью кто-то из пассажиров рассказал ему про поселенца, который засеял пшеницей десять акров и собрал по тридцать или сорок бушелей с акра. Триста бушелей пшеницы — и всего в каких-нибудь двадцати милях отсюда!

— Надеюсь, ты не собираешься участвовать в этой сумасбродной затее, Чарльз, — мягко ответила мама.

— Если ясная погода продержится несколько дней и выпадет достаточно снега, чтобы проехать на санях, то ничего особенного я в этом не вижу.

— Нет! — отрезала мама.

Папа удивленно на нее посмотрел. Девочки тоже посмотрели на маму. Они никогда не видели ее такой. Вид у нее был спокойный, но страшный.

— Говорю тебе — нет. Я не допущу, чтобы ты так рисковал, — тихо выговорила она.

— Но почему, Каролина?

— Хватит с тебя того, что ты все время возишь сено. Ты не поедешь разыскивать эту пшеницу.

— Если ты так настаиваешь, — миролюбиво отвечал ей папа. — Но...

— Никаких «но», — страшным голосом проговорила мама. — Я этого не допущу.

— Ну что ж, значит, не будем больше об этом говорить, — согласился папа.

Лора с Кэрри поглядели друг на друга. Они чувствовали себя так, словно у них над головами внезапно сверкнула молния, загремел гром, а потом так же внезапно гроза утихла. Мама дрожащими руками разливала чай.

— Прости, Чарльз, я нечаянно пролила.

— Ничего, отозвался папа. Он слил пролитый чай из блюдечка обратно в чашку. — Давненько я не наливал в блюдечко чай, чтобы его остудить.

— Боюсь, что печка гаснет, — сказала мама.

— Печка тут ни при чем. Просто становится холоднее.

— Ты все равно не можешь никуда уехать. Ведь некому будет кормить животных и возить сено.