Евгений Спиридонов - Странный человек Валька Сорокин

— Твоя?

— А то чья?

Славка задиристый: чуть что — в драку лезет. «Боксером буду, — говорит он. — А может, инженером. Или врачом. Мамка говорит — хулиганом». Задиристый Славка, а раковина у него хорошая.

Валь-Валь долго придумывал, что бы такое предложить баш на баш, долго крутил раковину, прикладывал ее то к левому, то к правому уху… Славка снисходительно разрешил:

— Лизни.

— Зачем? — удивился Валь-Валь. — Может, она в микробах…

— Сам ты в микробах! — Славка рапан отобрал, об рубашку бережно вытер. — Тюлька! Рапан лизнешь — враз плавать научишься. А нырять научиться желаешь — из рапана воду пить надо. Только чтобы глубоководная вода была, не газировка какая-нибудь…

Валь-Валь обиду проглотил. Он поковырял землю ботинком, очередь оглядел:

— Давно стоишь?

— С утра. — Славка подбросил и поймал рапан. — Я, понимаешь, по третьему заходу. Попью, сбегаю — и опять сюда. Завтра на речку приходи. Поглядишь, как я нырять стану!

— Ех! — Валь-Валь даже подпрыгнул. — А у меня жуколей есть! Смотри, смотри!..

Жуколей приветственно помахал ребятам лапками и перевернулся на живот.

— Хороший жуколей. Броненосный, — скрепя сердце, признал Славка. — Только его лизать — труд мартышкин. Ни плавать, ни нырять. Пхе!

— Зато летать научишься! — Валь-Валь себе удивился: «Здорово выдумал». — А рапан, — сказал он, — мне мама привезет. С курорта. Еще пупыристее!

Славка развеселился:

— Во врать! Привезет!.. Дожидайся. Думаешь, не знает никто ничего? — Он опять подбросил и поймал рапан, покосился — каково впечатление, присвистнул: — Мать-то твоя тебя…

— Ах ты, бес рыжий! — Полная женщина в растоптанных тапочках ведра бросила и Славку за воротник — цап! — Ах ты!.. Это ты что, а? Прикусишь ты язык свой окаянный? Ну-ка, бабоньки, крапивы подайте!

Валь-Валь разглядеть и понять ничего не успел: его сразу с места сорвало. Издалека, оглянулся когда, видел, как Славка в другую сторону бежит: пятки до локтей достают.

На улице все интересно: даже то, как шагает отец. Он высокий. Когда под деревьями проходит, чуть пригибается. А под одним деревом подпрыгнул и самый хороший листок сорвал пожевать.

— И мне! — попросил Валь-Валь.

Отец не слышал. Валь-Валь перегнал его, в лицо заглянул:

— Тебя спросить можно? Один раз.

— Потом. Лучше потом… — И опять отец нахмурился.

Прошагали одну улицу, за ней другую, третью. Дома начались высокие, улицы еще шире, автомобили по ним — рекой, боками трутся, на перекатах блестят, переливаются. Посредине троллейбусы проплывают, к тротуарам причаливают, пассажиров выпускают-берут. Валь-Валь принялся считать магазины: один, два… четыре… десять… Стоп! Универмаг двухэтажный. Посчитать его за один — несправедливо, а вывеска одна. И пальцы на руках кончились. Валь-Валь посчитал универмаг за два и подогнул на ногах мизинцы. Идти стало неудобно «Ап-те-ка…» За аптекой река забурлила громче и в площадь разлилась.

А отец все шагал.

Трах-трах! — самостоятельно включился телевизор. Только теперь он показывает, что раньше было: «Значит, завтра? Окончательно решила?» — «Да, Сережа. Так лучше. Не могу… Ложью, ложью измучена! И тебе… для тебя…» — «Меня оставь!» — «Хорошо, я не буду». Валь-Валь глаза приоткрыл, из кровати выглянул: мать над чемоданом склонилась, отец у стола сидит, настольной лампой играет: чак — вспыхнуло, чак — погасло. Светло — темно, светло — темно… Чак-чак-чак-чак… Мать выпрямилась: «И зачем, зачем… почему я тебя разлюбила? Ведь ты красивый». Чак-чак-чак… Мать судорожно вздохнула, закрыла лицо руками: «Боже! Зачем я это говорю!» — и упала грудью на чемодан. Валь-Валь заволновался, одеяло откинул и в кровати сел…

А вот в телевизоре уже другое видно. Перрон вокзальный, чемоданов толкучка… «Позвольте, юноша!» — И какой-то человек Валь-Валя от вагона оттирает и по вагонным колесам молоточком стучит: тук-тук… «Цельные колеса, я проверял», — говорит Валь-Валь. Человек удивляется: верно, колеса цельные, внимательно на Валь-Валя смотрит. «У тебя, наверное, мама этим поездом уезжает, так ты не волнуйся: все в порядке у нас. А мама скоро обратно приедет». И успокаивающе молоточком помахивая и улыбаясь Валь-Валю, идет дальше: тук-тук… Ударили отправление. На перроне завертелся прощальный водоворот. «Миша! Миша! Пирожки в газете! Не сядь!.. Не сядь, говорю!», «Людка-а! Дядю, дядю целуй!» — «Какого дядю-ю?!» Смеются люди вокруг и свое кричат: «Феденька, Феденька, на сквозняке стоишь! Продует!» — «Что вы, мамаша! Вашего Феденьку в аэродинамической трубе не продуть!», «Тю, дурной!», «Я напишу, напишу тебе, Сережа! Береги его!..» Лицо у матери мокрое. Валь-Валь хмурится, отворачивается, водит пальцем по стене вагона, за которой целовались, галдели пассажиры и провожающие.

«Граждане, граждане, отправляемся!»

И водоворот вкручивался в вагоны.

Электровоз гуднул и вагон увез. И мама в вагоне уехала. «На курорт она… Заболела, — сказал потом отец. — Спи спокойно». А мать дрожала и прижималась к Валь-Валю. И Валь-Валь дрожал и прижимался к маме, прятал лицо у нее на плече… Не плакал Валь-Валь. Теперь вздрагивают рельсы, дрожит земля под сандалиями, и опять дрожит Валь-Валь, а плакать не хочет… Когда они повернулись уходить, перрон был пуст. Лишь катился за ним прощальный гудок и ветер заметал обрывки бумаги… Скучно без мамы.

Валь-Валь совсем скорость сбавил и перестал замечать, где они проходили. Очнулся: сквер, дорожки длинные и узкие, короткие и широкие, машущий прохладными лепестками фонтан… Отец шаги замедлил, а Валь-Валь к фонтану побежал.

В бассейне плавали размокшие булки и сухая тарань. «Эх ты!» — удивился Валь-Валь и руку протянул.

— Не трогай! Она плавать учится.

— А чего же она хвостом не виляет?

Мальчишка, который Валь-Валину руку остановил, задумался.

— Не все сразу, — ответил он наконец и потрогал рыбешку палочкой. — Видишь, хвост у нее уже сгибается, а раньше совсем не гнулся.

Покачиваясь на поверхности, тарань медленно проплывала вдоль бортов. «Научится!» — решил Валь-Валь и заметил еще крокодила. Крокодил посередине бассейна на большом камне притаился, сеткой дождя занавесился и злыми глазами высматривал себе жертву. А вокруг бассейна вертелись-куролесили на велосипедах малышки. Валь-Валь потихоньку обошел крокодила, подкрался сзади, бросил в него камешком…

— Ах ты!.. — визгливо закричал кто-то. — Это чей ребенок?! Вот я тебя!..

Валь-Валя сдунуло с места. В сквере засмеялись и дружно зашуршали газетами.

Отец сидел на скамейке и рисовал на земле палочки и кружочки.

— Ты паровоз рисуешь?

— Да, паровоз.

— У паровоза сверху колес нет, у него труба там.

— Помолчи.

— Я молчу. А есть по две трубы. Многосильный паровоз называется. А у верблюда… у верблюда два горба когда, он, что ли, многосильный?