Владимир Саксонов - Повесть о юнгах. Дальний поход

Да, забыл совсем. В столовой у них и, говорят, даже на кораблях, на камбузах, бачковых нет. Берешь поднос — и к окнам на выдачу. А там коки стоят — человек десять, представляешь? И один тебе полстакана сока на поднос ставит, другой хлеб, третий — суп, четвертый — котлету, пятый — картошку, а шестой — подливку к ней… Последний — послеобеденную сигару!

И идешь с этим подносом к столу, садишься — рубаешь.

Но я тебе не об этом даже хотел написать. Понимаешь, ничего особенного… Ждем, когда будет команда получать катера, испытаем их, освоимся — и домой.

Видел недавно, как в порт входил американский авианосец — ну, громадина! Радаром солнце закрыл… Представляешь?

Радиотехнику нам Джон Рябинин объясняет!

Имя Джон, а фамилия что ни на есть русская.

Сын эмигранта. У него машина шикарная, белая вся…

Я при командире сейчас вроде как вестовой.

Он меня всюду с собой берет. Были с ним недавно у американского начальства. У коммодора Прайса. Коммодор — это американский капитан первого ранга. Но, по-моему, этот Прайс больше дипломат, чем моряк. По глазам видно. У него каждый взгляд отработан. Я заметил. Взглянет на меня — щелк, что-то там выключится, и глаза пустые, будто не видят. На нашего атташе — щелк: вежливая улыбка, внимательность. На своего офицера — щелк: строгость или, бывает, ухмылка. Но когда он смотрит на командира, у Прайса человеческие глаза. С удовольствием смотрит. И по-настоящему, знаешь, внимательно. Заинтересованно.

Мне это понятно: видишь особенного человека — всегда хочется разгадать, что в нем за секрет. Правда ведь?»

Днем бараки из гофрированного железа, в которых мы занимаемся, раскаляются так, что дышать нечем. В проеме двери виден бело-желтый, залитый солнцем песок, бетонная лента шоссе, темно-зеленый кустарник, а за ним выпуклый бледно-голубой горизонт — океан. Жара такая ослепляющая, что даже цвет кустарника перестаешь различать: сначала он кажется черным, потом просто режет глаза, и все. Но океан голубеет.

Если подольше посмотреть туда, в проем двери, то, обернувшись, в помещении с минуту ничего не видишь. Постепенно только начинаешь различать самые заметные части аппаратуры, но прежде всего — безукоризненно белую сорочку Джона Рябинина. Он тут акклиматизировался, ему жара нипочем. Не видел еще на лице Джона ни одной капельки пота. И сорочка, даже под мышками, у него всегда свежая.

К вечеру, после пяти, голубая полоса океана густеет, а перед дверью ложится недлинная тень от барака.

Занятия кончились, но мы с Федором решили еще покопаться в радиолокаторе — кое-что неясно, — и Джон остался. Объясняет. Он сидит за легким алюминиевым столом напротив нас. Позади него, и справа и слева, — схемы, отдельные детали и блоки разной аппаратуры. Такая же стоит на «большом морском охотнике», который мы скоро получим. На столе — глянцевитые коробки с радиолампами, проспекты и какие-то рекламы. Пахнет все это резко и незнакомо.

Федор слушает старательно, я вижу: у него на скулах начинают ходить желваки. Потом говорит удовлетворенно:

— Ага, понял!

— Ага! — подхватывает Джон. — Прекрасно остроумная схема, не правда ли? О, американская техника это может, йес!

— Ес-ес, — торопливо соглашается Федор. — А этот блок?

— Этот блок… — Джон начинает объяснять: — Тут создается магницкое поле…

— Магнитное, — поправляю я.

— Виноват… Магнитное поле.

Федор смотрит на меня: мол, поделикатнее надо с преподавателем.

А что? И лицо-то у Джона — простое, русское лицо, не очень загорелое.

Глаза бойкие. А виски подбриты низко и наискосок.

Вообще он мне чем-то напоминает приказчика, я таких в кино, по-моему, видел. А говорит с акцентом…

Да ну его, Джона! Я устал или мозги от жары размякли — ничего что-то не воспринимаю. Меня все тянет оглянуться туда, где видна выпуклая густо-голубая полоска.

Помню, когда возвращались в базу и я пошел подменять Федора на обед, горизонт был не такой.

Холодный, темный, беспокойный — волна шла приличная. И вдруг показалась земля, такая голая, черная. Но земля. «Ну, вот и дома», — сказал сигнальщик. А земля исчезла. Я остановился около рубки, стал смотреть. У меня сердце замерло: неужели больше не увижу? Но земля снова показалась и уже никуда не исчезала. И волны ничего не могли поделать… Потом ошвартовались, вышли потоптаться на пирс. Он покачивался под ногами. И опять в кубрики — отсыпаться. А на следующий день была авральная приборка. Я благодарность получил от командира за хорошую работу. Не знал тогда, что последние сутки на катере.

— О! О! Нет проще репы — один блок в этом ящике, запасные части — вот. Пять минут — ол-райт! — все готово. Не правда ли? Американцы это могут отлично!

Все говорит, говорит… Когда он говорит, я в этих блоках и схемах ничего понять не могу, смотрю на него и думаю: а сам-то ты кто?

Отсюда океанский прибой не виден. А он хорош! Длинные мощные гребни идут издалека. Если лечь на песок — кажется, они возникают на той стороне океана.

— Ты куда смотришь? — спрашивает Федор.

— Да я слушаю.

— Атлантический океан! — говорит Джон. — Это прекрасный океан. Флорида прекрасное место на земле. Не правда ли? У меня есть отличная яхта…

Я смотрю на него и, когда глаза привыкают, вдруг спрашиваю:

— Хорошо вам здесь?

Федор ест меня глазами — ему бы все в схемах копаться. Джон улыбается:

— О, да. Очень. Мне повезло во всем. Америка — страна великолепных возможностей, и она никогда не была для меня мачехой. Я имею пост ведущего инженера на крупном заводе фирмы, отличная работа, не правда ли? — Он говорит сейчас почти без акцента, улыбаясь белозубо и спокойно.

Но я вдруг замечаю, что на лбу у него выступили мелкие бисеринки пота.

— Женаты? — зевнув, подключается Федор.

— О, да. Я уверен, что лучшая жена…

Джон достает пачку сигарет, протягивает нам и щелкает зажигалкой.

Я тоже наклоняюсь прикурить, но Федор выдергивает сигарету у меня изо рта и деликатно объясняет Джону:

— Ему не надо привыкать, он не курит.

Джон кивает, затягивается. Улыбается. Потом, словно спохватившись, достает платок и тщательно вытирает лоб.

Мы выходим из барака. Сразу становится легче дышать.

У края шоссе стоит наш боцман. Ему что-то объясняет американский моряк. Жестикулирует. Сошлись… Наверно, по габаритам друг друга заметили — оба высоченные, здоровые. Американец хохочет, толкает боцмана в плечо — тот как глыба.

Со всех сторон к ним подходят моряки, наши и американские. И мы с Федором. Джон пошел было к своей машине, но остановился — тоже заинтересовался.

Американец, не переставая, говорит, показывая боцману наручные часы.