Анатолий Максимов - Светунец

Про Лёнину находку узнала Скупердяиха. Так прозвали скупую старушку в селе. Явилась к мальчугану и давай рядиться.

— Ты ей отдал? — не выдержал отец Володи.

— Нет, — ответил Лёня. — Жемчужину курица проглотила.

— Да как же?

— Я уронил, а курицы налетели кучей малой. Я и не заметил, какая склюнула.

— Не хотел жемчуг попасть к Скупердяихе и упал на землю, — размышлял Володя.

Мальчуганы бросали «мясо» — внутренности ракушек — в реку. Вокруг него белыми искрами вспыхивали чебаки. Чебаки теребили мясо, пока наконец самый нахальный не утаскивал в глубину.

— Щуки да сомы на ракушкино мясо клюют? — спросил Володя у Шурика.

— Иди за мной, я тебе покажу здоровенную щуку. — Шурик подался к вислым кустам чернотала. — Чебака поймали на мясо, а на чебака — щуку. К пасти не лезь, а то как цапнет. Знаешь какие зубы!

Володя присмотрелся к зелёной воде под ветками и нашёл рыбину длиной с метр. Тоже зелёная, вдоль спины чёрные родинки. Щука не убегала, кося глазами в сторону ребят, словно кошка. От запястья хвоста до талины — капроновый шнур.

— За морду привязывали, так откусила верёвку, — шептал Шурик. — С утра до обеда где-то бегала, а потом есть захотела — и поймалась на мою закидушку. Посмотрел бы ты, как она меня водила, до шейки в речку затаскивала.

Мальчуган обманывал Володю. Не он поймал щуку, а Лёня. Но как же не сочинить о таком геройстве перед Володей. Лицо Шурика серьёзное, смуглое, в светлых глазах плавали дробинки зрачков.

Чай пили ловцы ракушек, кому как удобно было — и сидя и лёжа. Пили из алюминиевых мисок, в которых насохли рыбьи кости, гречневая крупа. Пили со свистом, причмокиванием, грызли куски сахара. Володе тоже захотелось попробовать из миски: стеснялся розовой хлорвиниловой кружечки. Достал из рюкзака миску. Она отличалась от мисок ребят, как лебедь от вороны. Вот задымить бы да не мыть с неделю, тогда и чай пить из неё куда приятнее было бы.

Вечером дюралевая лодка пошла дальше.

Прямое русло реки с быстрым течением упёрлось в зелёную сопочку.

«А куда же плыть нам?.. — Володя встал на ноги, глядел вперёд. — Неужели из-под сопки выходит Жур?»

Отец правил лодкой и не замечал тревоги сына. У него свои думы.

Но вот между сопочкой и крутояром прорезалась светлая канавка. Она ширилась, удлинялась, сопочка медленно отворяла реку. А впереди, на долгом склоне высокой сопки, показался сначала один домик с белой крышей, потом второй, третий… Лодка мчалась, размётывая брызги, — ширилась река, разрасталось село.

— Узнаёшь Лобное? — Отец крикнул сыну, махнув рукой на село.

— А вон, под коричневой крышей, школа, где ты учился, — отвечал Володя. — Вижу и бабушкин дом!

Возле плоскодонок моторка сбавила скорость и ткнулась носом в берег.

Бабушкина изба под дикой развесистой яблоней. На дранковую крышу улеглись ветки. Сколько раз Володин отец хотел обрубить эти ветки, чтобы не давили на крышу, так бабушка не велит. Привыкла к яблоне. Летом яблоня давала густую тень, а зимой дробила северный ветер. Осенью листья опадали, но яблочки, высохнув, рясно держались до весны. В редкий день не садилась на куст стайка снегирей, клестов или дубоносов. Нарядные птицы помогали бабке коротать длинную зиму. Обруби ветки — вдруг похолодает в избе и птицам может не понравиться.

Пока отец отворял калитку, Володя заглянул в плоский умывальник, прибитый к столбу. Он висит с давних пор вместо почтового ящика. Каждый год бабушка красит умывальник голубой краской. Обновляет подоконники да рамы в избе и про умывальник не забудет. И висит он весело, зазывно — без крышки, без соска. В нём сухие яблочки, листья, воробьиный пух. После сына и отец заглянул в почтовый умывальник, хотя оба знали, что из города ещё рано ждать письма от матери.

Дворик зарос гусиной травой, в пятнышках жёлтых листьев. Серединой дворика — каменистая тропинка.

Дверь сенцев закрыта на палочку.

— Куда-то увеялась, — недовольно сказал отец, снимая со спины тяжёлый рюкзак. — Как ни приедешь, её всё нет. Уже на пенсии, пора бы утихомириться нашей бабке. — Он поставил рюкзак на скамейку из одной доски и, поводя натруженными плечами, отправился в огород. Володя — следом за ним.

Бабушка стояла в огороде, ниже колен опустив грязные руки, рыла молодую картошку. Плечи узкие, продолговатое лицо загорелое, выжидательное.

— Явились — не заблудились!.. — пропела она. — Опять без мамы?.. — голубенькими треугольничками глаз уставилась на сына — отца Володи. — Светунец приехал к бабушке! Ладно! — Сама она дала это прозвище внуку. Легонько обняла его, опасаясь замарать на нём рубашку. Коснулась щекой лица Володи. От бабушки пахло картофельной ботвой и укропом. — Не едет мама твоя, Светунец. Мы и без неё как-нибудь проживём. Голубики наберём, грибов посолим… — А сама беспокойно наблюдала за сыном.

— У тебя всё та же неразбериха на грядках… — заметил отец: не понравились ему бабушкины намёки.

— Понатыкала всякой твари по паре, — бодро ответила бабушка.

Чего только не росло на огороде! Среди грядок картошки — чёрная смородина, хрен, брюква, мак, подсолнухи, кукуруза, редиска…

Огород у бабушки маленький. Вот она и натискала разных растений. Но овощи и ягоды вызревали урожайно. Только непонятно было, как бабушка ухитрялась пропалывать и окучивать картошку, ничего не срезая.

Бабушка повела внука в тупик огорода.

— Гляди, кого я вырастила!

Вырастила она ровно пятнадцать арбузов (считала не раз). И на каждом арбузе выцарапано «Б», — значит Бородина — фамилия бабушки. Буквы зарубцевались, как бы получились сами по себе.

Неужели бабушка верила, что с буквами, как мешки или поросёнок, арбузы не потеряются?

— Амперные арбузы, — заметил Володин отец.

— Это как же понимать — амперные?! — затревожилась бабушка. — Уж сколько лет сею, не ливнем прибьёт, так туманом. Нынче тоже по всей деревне пропали, у меня живы… «Амперные!» Уж какие получились.

— Чего ты обиделась! — засмеялся отец. — Ампер — единица измерения силы тока. Амперно — значит здорово.

— Выходит, ток меряют не вёдрами и не весами. Я-то подумала, хаешь мои арбузы. Ты, Акимушка, говори со мной просто, не запутывай меня. — Бабушка, оглядывая арбузы, беспокоилась: — Сорванцы бы не разнюхали. Светунец, ни гугу ребятам. Вместе на базар понесём…

Бабушка не собиралась угощать внука, хотя тот слюну глотал и жалобно смотрел на арбузы.

— Сколько за них выручишь на базаре? — спросил Аким у матери.

Она сосредоточилась:

— Если пятёрку за штуку — пожалуй, рублей девяносто пять…

Отец полез в карман за деньгами. Бабушка поскучнела.

— Да они зеленоваты. И какой мне прибыток от твоих денег. Твои деньги — мои. Я уж продам чужим. А что загниёт или не купят, то и съедим. Добро-то зачем переводить зря.