Анатолий Максимов - Светунец

Колхозники знали, о чём рассказывал дед, однако не мешали ему, слушая, посматривали на городских. Теперь Илья шёл возле отца.

— Русский мальчишка без коня — сирота. Без коня не помощник малец, вроде Шурки. Без коня он поля не узнает, утром зорьку не увидит. Откуда же будет у мальчишки тяга к родной земле! — разыгрался на слово конюх. — Нынче верхом тоже далеко не уедешь. И решило правление: мальцам — коней, а подростков — к машинам. Устроили курсы при школе. Понавезли моторов, даже целый трактор и грузовик выделили. Копайтесь, орлы, в железе, мозгуйте, что к чему. Так ли я говорю? — Дед толкнул русого паренька. Это он на гусеничном тракторе тащил по лугу сани.

— Всё так. Мне сразу вручили аттестат зрелости и удостоверение механизатора. С парты пересел за рычаги.

— Верно! — подмигнул отцу Володи конюх. — В городе безвылазно жить человек устаёт и в деревне устаёт, особенно молодой. У нас заведено так: наскучило тебе село, поезжай в город — гости в Доме колхозника, ходи по театрам, по музеям. Надоела городская сутолока, кати домой. Тогда и село тебе будет дорогим, и работа в руках заспорится. А бывало, убежит парень в город, через месяц он был бы рад вернуться в село, да стыдно. Там и остаётся, сохнет в тоске по родине…

Бабушка никак не могла с брови поймать паутину. Возьмёт щепоткой, посмотрит и опять ловит.

— Так-то бы раньше, разве бы я выпроводила Акима из деревни, — горестно созналась. — Как уж он не хотел!

После обеда отдыхали. Кто спал в тени дубов, кто читал книгу, ребята купались.

Володя, шаг за шагом, уходил в глубь релки: мечтал найти нору или окоп. Он разводил руками густой душный папоротник, заглядывался на густые вершины дубов. Грезились ему рыси да тигры.

Полуденный зной. Ни писка, ни щебета птиц. Впереди, как в распахнутое окно, светился склон неба, оттуда тянуло сквозняком. Володя брёл на сквозняк.

На краю релки охапками цвели белые пионы, вразброс желтели сараны, густо синели ирисы. В каждом цветке дремал жук или ворочался шмель. Насекомые сомлели от хмельных запахов и солнца.

Не жуки занимали Володю: ему любопытно, что за далёким перевалом сопки? Море или неоткрытая земля? Кто-то промелькнул серый и затаился в траве.

«Заяц, — подумал Володя и начал подкрадываться к невидимому зверю. Низко наклонился, занося ногу, гадал: — Треснет или нет? — Трещало. — А теперь?» И опять треск. Куда бы ни наступал, и там сухая палка. Володя скрадывал шаги, пока в макушку его не фыркнул зверь.

Большой волк глядел на мальчика в упор рыжими глазами и покачивал головой. Морда комичная, словно едва сдерживала смех. А может, и верно, зверь потешался над Володей? Тот пятился от волчьих глаз и жуткого запаха.

Мальчик верил, что перед ним волчонок, которого он видел на пасеке. Щенок вымахал в матёрого зверя.

— А я тебя знаю, — громко сказал Володя и спрятал руки в карманы брюк. — Помнишь, мы встречались на пасеке? Тогда ты был хилым. — Володя невольно ждал, что волк ответит ему: «На пасеке и ты был маленьким и робким. А теперь вон какой! Даже меня не боишься».

Волк смотрел в лицо мальчику и не сгонял со своего уха стрекозу. Володя почувствовал себя совсем взрослым.

— Иди ко мне! — Он хлопнул по ноге рукой.

Волк скрылся в пырее.

Вечером к зароду прибежала Таня.

— Куда вы подевались? Думала, не найду, — говорила хлопотливо. — Дядя Аким, вам письмо, по телефону сказали.

— Кто же мне написал, да ещё по телефону? — Отец Володи перед Таней — в марлевой косынке, с длинными вилами — витязь древний, и только! Ждал письмо.

Девочка достала из кармашка смятый цветок ириса, переложила в другую руку, затем вынула конфетную обёртку, письма не было.

— Да куда оно спряталось? Тут лежало — и нету.

— Ты в другом кармане поищи, — напомнила девочке бабушка. Ей тоже не терпелось узнать, что в записке. Не дай бог, если беда с матерью Володи! Она сама готова была рыться в карманах девочки.

— Нашла, — обрадовалась Таня. — Я и забыла, ведь у меня теперь два кармашка. Сначала был один кармашек, а недавно мама пришила другой. Вот и забываю.

Таня подала отцу Володи бумажку. Пока он читал, косари — малые и взрослые — молчали, ждали слов его.

— Нам ты скажи, Аким: про что написано? — не терпелось Илье.

— Авария на заводе. Не сработал масленник — выключатель такой, — ответил Аким как-то легко. — Остановилась плавильная печь. Меня вызывают провода монтировать.

— И отдохнуть человеку не дают! — зашумела бабушка. — Мало ли я тебе говорила и Светунец напоминал: дописывай заявление, отошли на завод. Но ты не дописал… — На самом деле бабушка гордилась, что на далёком заводе не могут обойтись без её сына. — Что же там, монтёров нету?

— Электрическую аварию устраняют монтёры со всех цехов — разом. Печь и подавно надо мигом наладить. Такое замыкание…

Изменился голос отца, дрожащий, нетерпеливый, и руки суетливые. Наверно, мысленно отец был уже в городе.

— Ладно уж, мы сами довершим зарод, — сказал конюх Илья и начал осматривать рожки вил.

Володин отец поддел охапку сена, забросил на зарод.

— Ночью поеду на моторной лодке.

— Ночью разобьёшься: на реке топляки. Дождись утра — и на самолёте, — отговаривала сына бабушка.

Отец машинально поддевал вилами сено и размышлял вслух:

— Зачем откладывать на ночь, на завтра. Сейчас и помчусь. — Прислонив вилы к дубу, он смахнул с головы марлю в листовой крошке. Оглядывая колхозников, прощался неловко и торопливо: обнял за плечи конюха Илью, пожал руку Иванычу. — Собирайся домой, — сказал Володе.

У Володи брови взметнулись дугами, круглые глазёнки готовы выстрелить. Он застучал пятками по Бурану и двинулся на луг.

Бабушка строго сказала:

— Светунец остаётся у меня, а ты, Акимушка, с его матерью налаживай мир да согласие.

Отец ушёл. Колхозники понимали: раз человека зовут из отпуска, значит, нужен на заводе. Однако испортилось у них настроение. Работали вяло и молчком.

Бабушка догнала внука и сказала:

— Как винить твоего отца! Он с пятнадцати лет в городе. Там вырос и работать научился, там и маму твою встретил, полюбил… В деревне у него было детство, в городе — вся жизнь. Вот и подумай, Светунец, что сильнее тянет, как осуждать отца…