Анатолий Максимов - Светунец

Шурик сразу раскусил, что Володю двигают в передовики, начал ездить хлеще прежнего и кричать язвительно:

— У меня тридцатая, а у тебя, Вовка? Какая, какая? Ну-ка повтори!..

Часто бабушка, приладив над глазами руку козырьком, засматривалась в сторону зарода. Там, среди дубов, мужчины белели рубахами и как бы сами по себе взлетали вверх охапки сена. У Володи беспокойно спрашивала про отца. Несколько раз ходила к зароду, деду Илюхе говорила: воды напиться, а сама наблюдала за сыном. Тот работал в охотку.

— Может, после покоса напишет заявление на завод, — надеялась.

Высохла роса, стало жарко. Притомились кони. Обнаглели оводы — жеребёнка загнали в тёмную конюшню, Егозу сводили с ума. С копной и без копны она носилась шально, вся извертелась. Если со стороны посмотреть, так показалось бы, что бегала Егоза на трёх ногах, а четвёртой сбивала на животе насекомых.

Шурик знал повадку Егозы нырять в озеро от оводов. Нырнёт, тогда все мальчишки, даже Володя, обгонят Шурика на копнах.

Так оно и случилось. У озера мальчуган почесал спину, ослабил повод — Егоза закусила удила и ринулась в воду.

— Тпру-у!.. — закричал Шурик.

Егоза утонула вся и остановилась. Из воды торчали фыркающие ноздри да уши. Ладно хоть налегке, а то, бывало, и с копной купалась. Шурик беспомощно дёргал повод: хлыстом и пятками нельзя ударить лошадь в воде. Он сулил ей пулю в лоб, капкан волчий. Та мирно выслушивала, не выпуская из зубов удила.

Отец Шурика, Иваныч, тоже был на покосе. Он послал гонца на табор узнать, скоро ли зазвонит лемех на обед. Егозу никакими силами не вытащить из озера, пока не грянет лемех. Грянет — Егоза ринется в конюшню. Она понимала, что в обеденный перерыв уже не пошлют её за копнами, на рой кровопийц.

Гонец вернулся к зароду и сказал: повара недавно опустили картошку в суп и бить по лемеху ради Егозы не соглашаются. Вслед за Егозой весь народ соберётся на таборе, а повара не любят, когда им мешают варить обед.

Иваныч стучал палкой по звонкой косе и по ведру, Егоза водила ушами. Сама — ни с места!

— Плыви, сын, на берег, — велел Иваныч, — и пешему найдётся дело.

Шурик, в сапогах, в одежде, добрался к берегу.

Как перестал он носиться верхом да выкрикивать: «У тебя сколько!..» — так и пропал задор у копновозов. К тому же оводы, зной донимали. Проголодались ребята.

Бригадир объявил передышку. Ребята поставили коней в дым и хлынули в тёплое озеро. Придумали нырять с Егозы, смелые плавали под ней.

И Володя завёл в дымокур Бурана, но купаться не побежал: болел натёртый копчик, ломило ноги.

Дед Илья в перекуре тоже нашёл себе занятие: проверил, не сбиты ли спины у коней седоками, потом выстругал зуб для граблей.

Глядя на конюха, Володя засмеялся. Раньше он не обращал внимания на его малую, сухую фигурку, наверно, потому, что вокруг деда крутились одни ребятишки. У зарода — рослые мужчины. Дед Илюха им в пояс. Из белой рубахи торчала голова, похожая на кедровую шишку, вылинявшие брюки свободно свисали. Володе казалось: вот подуй ветерок — рубаха и брюки напузырятся, и дед улетит в небо. Там его не отличишь от кучевых облаков.

— А кто, мужики, самый крепкий в бригаде? — неожиданно спросил дед Илюха.

Володин отец удивился:

— Я помню, как нас, ребятишек, ты заставлял бороться, даже на конях устраивал состязания. И до сих пор любишь подзадоривать!

— Без этого нельзя, — ответил дед Илья. — Должен быть на виду самый крепкий и сноровистый, а то за кем же тянуться молодым? Аким да Иваныч, ну-ка померьтесь силой. Мужики вы в соку — желваки на руках вон как играют.

— А что, и попробуем, — согласился отец.

Иваныч и отец Володи, раздетые до пояса, головы в белых платках, померили вилы с тремя деревянными рогами, убедились в одинаковой длине черенков. Иваныч подбросил горсть трухи: хотел узнать направление ветерка. Сено подавать на зарод легче по ветру. Но было тихо. Затем он поплевал на ладони и всадил вилы в середину копны. Да так всадил, что и сам приналёг.

Позвякивали удилами, хрупали траву лошади, а человеческих голосов не слышно. Все замерли.

Одной рукой Иваныч держал вилы у самых рогов, другой — пониже. Он рванул кверху копну — острый конец черня упёрся в кочку.

— Всю взял! — зашумели колхозники.

Иваныч подчистую наколол копну. Теперь надо поднять и закинуть на зарод. Зарод высотой с избу.

Перебирая руками черень, Иваныч тянулся к его концу. Тело Иваныча в узлах и жилах. Володе казалось: вот-вот какая-нибудь жила трахнет выстрелом. Копна, разлохматясь, едва поднималась вверх; черенок гнулся удилищем, остриём рвал кочку. Мало-помалу Иваныч поднял копну на высоту вил.

Заликовали молодые, подбадривали Иваныча. Он передохнул и норовил выжать на руках копну. Это трудно. Другой поднимет изрядный навильник и закачается, так и не донесёт на зарод. Уронит сено.

Копна в небе — тучей. Иваныч наблюдал за ней и переступал с места на место. Улучив момент, оторвал черенок от земли. Теперь уже ходил с копной. Но вот разбежался, присел — и ловко толкнул копну на середину зарода.

Молодые шумно поздравляли Иваныча. С озера прибежали голые ребятишки, думали — пожар. Одна Егоза стояла невозмутимо по уши в воде, ждала звона лемеха.

— Ну, рабочий класс, теперь ты покажи нам свою силушку! — говорили пожилые колхозники отцу Володи. Они знали его ещё мальчишкой.

Володя не против состязания. Пускай видят ребята, какой у него отец! И в то же время побаивался: а вдруг отец подкачает, он давно не держал вилы.

Отец не хуже Иваныча пригвоздил копну. Поднял. Грудь и руки его завидны неуёмной силой. Володя слышал, как дышал отец, слышал, как стучало его сердце, потрескивали мускулы, словно струной натянутый канат. Может, это дымокур трещал и не отцово сердце слышал Володя, а своё? Вот как было тихо… Хрястнул черень — копна упала.

Илья осмотрел излом и сказал растерянному отцу:

— Силы в тебе, пожалуй, больше, чем у Иваныча, да сноровка не та. Копну ты поднял — другому за четыре приёма не забросить на стог, но тряхнул резко, вот и хрупнули вилы.

Ребята и взрослые ощупывали игольчатый излом, сучок нашли. Потому, дескать, и не выдержали вилы. Колхозники оправдывали отца.

По лугу раскатился звон лемеха. Егоза выбрела из воды и побежала на табор.

— Ату! Держи её! — вслед лошади кричали косари.

На конях, а кто и пешком, они подались обедать. Володя и Шурик поехали на Буране. Копыта утопали в пышной земле дубовой релки. Глухо похрустывали сучки. Пахло калиной и грибами.

— Оставайся с нами, Светунец, — сказал конюх Илья и скосил глаза на отца Володи. — Гляди, как у нас людно. Давно ли было: техники много, да работать некому. Вытрет с губ мамкино молоко парнишка — его слали в город, — вспоминал Илья. — Да, бывало, Светунец… Призадумалось правление колхоза: разбегутся ребята, а мы, старики, перемрём — поля заглушит бурьян. Думали, гадали и постановили: держать для мальцов коней.