Анатолий Максимов - Светунец

За озером — луг вплоть до сопок. От сопок зыбкий туман полз на ровные ряды копён, таил тишину.

Луг Володе казался огромной пустой стоянкой каких-то кочевников, копны — юртами. Что за беда заставила людей бросить юрты и разбежаться?

— Лугом любуешься, малец Светунец? — отвлёк Володю дед Илюха. — С нашими ребятами не зевай, лучшие хомуты и бастриги расхватают. Давай и мы запрягать Бурана. — Маленький, сухопарый Илюха не суетился, но запрягал споро, нужные предметы появлялись в его руках мигом, словно подавал ему расторопно невидимка. Длинную верёвку он продёрнул сквозь петлю ремня седёлки и привязал к хомуту, острый бастриг — к верёвке. Вот и снарядили Бурана.

Илюха залез на телегу, с телеги — на коня и Володе велел садиться так же.

Мальчик и старик ехали шагом по лугу. На лугу женщины ворошили сено. Вдоль ряда копён гусеничный трактор тянул бревенчатые сани. А колёсный — хватал когтистой лапой копны и клал на сани. Двое мужчин утаптывали сено на подвижном стогу.

— За этакой техникой и дюжине мужиков не угнаться, — говаривал Илюха. — Вот намечем стога на сани, зимой тот же трактор притянет стога к ферме. Благодать!..

У самого озера косили на четвёрке коней. Лёня сидел на ведущем и неумолчно покрикивал. Строчила косилка. Бородатый косарь подбадривал лошадей бичом.

— Без коней там не взять бы дивную траву. — Конюх показывал в сторону косилки.

Навстречу всадникам волочила копну Егоза. Шурик сидел верхом, подбоченясь. Громко пел: «Я играю на гармошке…» На Володю взглянул мельком, словно не узнал. Как же! Шурик первый вёз к релке копну. Первую привезти почётно, последнюю — позорно. Последнюю взрослые называют «опупком». И ею довершают зарод. Шурик оглядывался назад, боялся, как бы другие ребята не обогнали.

— До́лги у вас сборы на работу! — Бабушка встретила всадников у копён.

Дед Илюха взял бастриг и задвинул под копну. Бабушка зацепила конец бастрига верёвкой. Дед натянул верёвку и привязал к свободной гуже хомута. Посоветовал Володе:

— Не гонись за нашими сорванцами. Они верхами как макаки, у них и зады задубели. А тебе верхом непривычно, скоро устанешь.

— Светунец разве попустится, — не хотелось бабушке видеть Володю плохим копновозом. — Светунец характером вылитый отец. Отец, бывало, рёвом ревел, если его опережали.

Володя повёз сено. Из-под копыт коня выбрызгивались кузнечики, выпархивали стрекозы и желтобрюшки. Гурьба женщин завела песню. Как отслужил солдат двадцать лет в царской армии — поседел весь, грудь увешал медалями. И отпустил его генерал на побывку в деревню. И встречает солдат на пороге ветхой избы свою жену, молодую да пригожую, укоряет её:

А молодая отвечает ему:

Колхозники не пели — выговаривали слова. С вилами да граблями во всю грудь не распоёшься. Они как бы впервые кому-то рассказывали про горе горькое старого солдата.

Володя, бросив повод на шею Бурана, слушал песню. Жалел этого солдата, его жену. И в то же время ему было хорошо от солнечного утра, далёких голубых сопок и печальной песни.

На мыске дубовой релки бригада колхозников начинала большой зарод. Уже несколько копён стояли тесно — одна к другой.

Володю встретил отец. Он взял за узду Бурана и повёл густым папоротником на бугор, к копнам.

Отец был в сатиновых шароварах, в белой рубахе навыпуск, почти до коленей; голова завязана марлевой косынкой, чтобы сенная труха не набивалась в волосы. Воротник распахнут, в глазах озорной блеск, над губой крапинки пота.

— Знал бы ты, Вовка, сколько раз я здесь копны тягал! — Отец оглядывал Володю. — На заре разбудит бригадир коня запрягать. Кругом сизый туман, зябко; где-то позвякивают удилами, хрумкают кони. Залезешь верхом на коня и едешь по лугу сонный. Копыта бухают, словно в глубине земли. Чудно… Ну, Буран, не подведи моего сына. — Отец хлопнул ладонью по крупу коня и засмотрелся, как Володя ехал по лугу.

Когда мимо Бурана игривой рысью промчалась Егоза, и Буран припустил за ней. Понимал старый конь, что никакой мальчишка не любит обгона. Вот и поскакал, хотел угодить Володе. Бежал словно на ходулях, спотыкался. Мягко рысить нужны резвость, упругость в ногах. Этого у Бурана не было. Зато ходко тянул груз и стоял терпеливо. Не то что Егоза… Ещё где-то овод жужжит, она уже выкатывает глазищи, челночит копытами и то хвостом хлестнёт по голове Ильи, то верёвку заступит, а то прётся на сено.

— Тпру-у! Кикимора, — бранится Илья.

— Стоять на месте! — вторит ему Шурик.

Пока возили ближние копны, Володя отставал от Шурика всего на четыре. На дальних Шурик оторвался — хлёстко бегала Егоза.

— Уже двадцатую волоку! — часто выкрикивал Шурик на весь луг и оглядывался по сторонам. — А ты какую? Какую? — Шурик нарочно переспрашивал Володю: пусть знают косари, кто лучший копновоз.

Для конюха всё равно, кто впереди: Шурик или Володя. Но бабушка болела за внука. Глазами-треугольничками посматривала на деда и на Шурика-хвастуна, сгребала сено молчком. Илья заметил молчание бабки.

— Ты пошто, кума, в рот воды набрала?

Илье некогда спину выпрямить — мальчишки один за другим подъезжали за копнами, — не то, чтобы подойти к бабушке да заглянуть в пасмурные глаза.

— Я всегда такая…

— Такая да не такая. Замолчала пошто?

— О чём нам с тобой судачить, Илюха?.. — Бабушка шарит граблями по чистой стерне.

— Что-то неладно, кума. Вместе молодыми были, детей вырастили, внуков эвон дождались и поговорить не о чем? Или на память худое выплыло да угнетает тебя?

— Вот-вот! — Бабушка сгребла руками клок сена, забросила на копну. Лицо искривлено недоброй усмешкой. — Вспомнила, как ты, кум, вечно подставляешь мне ногу… (Илья взял бастриг, да так и застыл.) Ты настоял в правлении, чтобы содрали с меня двадцать рубликов.

— Твоя же тёлка, кума, колхозную свёклу лопала!

— А внуку за что дал коня-доходягу? Дескать, привезёт внук мало копён — бабке в сердце заноза! — Она горестно отмахнулась.

Дед уронил бастриг, забыв поддеть копну.

— И когда ты, старая, уймёшься? Раньше себя изматывала в поле, лишь бы первой быть. Звено тебе дали, ты и звено не жалела. Теперь внука готова уморить ради первенства.

— Ты его бережёшь, — отвечала бабушка. — Светунец год стоит, а Шурке ты подкопнил.

Илья начал торопливо цеплять Володе копну, приговаривая:

— И жалею, и жалею… Малец Светунец первый раз видит коня. Он и гриву из рук не выпускает, а тебе подавай ударника!

Володя не дослушал деда и бабушку, уехал к зароду. Когда вернулся, они не ссорились и оба поддевали копну. Другим мальчишкам Илья цеплял один.