Фрэнсис Бернетт - Маленькая принцесса

Она как-то узнала, что сиротку надо жалеть и лелеять — должно быть услышала, когда была совсем маленькой — и теперь старалась почаще использовать это могучее оружие.

Впервые Сара занялась ею, когда, проходя утром в гостиную, услышала, как мисс Минчин и мисс Амелия в два голоса пытаются успокоить сердито воющую малютку. Сопротивлялась она так яростно, что мисс Минчин приходилось, не теряя достоинства, громко кричать.

— Чего она плачет? — пыталась она переорать детские вопли.

— О-о-о! — услыхала Сара. — У меня нет ма-а-мы!

— Лотти! — взвизгнула мисс Амелия. — Ну, не надо! Ну, милочка! Пожалуйста, не плачь!

Тут Лотти завыла еще пронзительней:

— Ма-мы не-е-ет!

— Высечь, и все, — заявила мисс Минчин. — Мы тебя высечем, негодная девчонка!

Лотти взревела еще громче, голос мисс Минчин просто гремел, и наконец она в бессильной ярости выбежала из комнаты, оставив сестру улаживать дело.

Сара стояла в передней, размышляя, не войти ли ей. Она недавно познакомилась с Лотти и подумала, что смогла бы ее успокоить. Выскочив из комнаты и увидев свою первую ученицу, начальница рассердилась — она догадывалась, что голос ее звучал сейчас не очень приветливо и не очень достойно.

— Ах, это вы! — сказала она, стараясь улыбнуться.

— Я остановилась, — сказала Сара, — потому что Лотти плачет. Я думала, а вдруг… вдруг я ее успокою? Можно, я попробую, мисс Минчин?

— Попробуйте, — отвечала начальница, поджимая губы; но, заметив, что Сара немного удивилась такой сухости, быстро одумалась. — Вам все удается. Наверное, успокоите. Входите!

И она удалилась.

Сара вошла в комнату и увидела, что Лотти лежит на полу, колотя по нему ножками, а мисс Амелия, красная и мокрая, в отчаянии и растерянности склонилась над ней. Лотти еще дома открыла, что если вопить и колотить ногами, добьешься чего угодно. Бедная же толстая мисс Амелия то утешала ее, то бранила.

— Ах ты, бедненькая! — говорила она. — Мамы нет, это подумать! Замолчи сейчас же, а то побью! Ах ты, ангелочек… Ну, ну, ну… Скверная, мерзкая, противная девчонка! Вот высеку, и все.

Сара тихо подошла к ней. Она не знала, что будет делать, но чувствовала, что лучше не говорить то одно, то другое, да еще так нервно и беспомощно.

— Мисс Амелия, — мягко сказала она. — Мисс Минчин разрешила мне ее успокоить. Вы не возражаете?

Мисс Амелия обернулась и растерянно посмотрела на нее.

— А вы сможете? — проговорила она.

— Не знаю, — тихо сказала Сара. — Я попробую.

Мисс Амелия, охая и вздыхая, поднялась с колен. Лотти все еще колотила ногами.

— Если вы потихоньку уйдете, — шепнула Сара, — я останусь с ней.

— Сара! — чуть не плача, сказала мисс Амелия, — у нас никогда не бывало таких ужасных детей. Не знаю, сможем ли мы ее держать?

Но из комнаты вышла, очень радуясь, что теперь у нее есть предлог.

Сара постояла над сердито завывающей Лотти, молча глядя на нее. Потом села рядом с ней на пол и стала ждать. Если не считать детских воплей, в комнате было тихо. Такого еще не бывало: Лотти привыкла, что ее бранят, увещевают, утешают. Странно брыкаться и кричать, когда на тебя не обращают внимания. Она открыла глаза — посмотрела, кто это, и увидела девочку, да не какую-нибудь, а ту, у которой есть Эмили и столько хороших вещей. Девочка молча смотрела на нее, словно о чем-то думала. Лотти тоже помолчала несколько секунд, и решила приняться за прежнее, но в комнате было так тихо, Сара смотрела так приветливо, что новый вопль получился не очень хорошо.

— У ме-ня не-е-ет ма-а-мы! — завопила она как-то растерянно.

Сара пристально, с участием глядела на нее.

— И у меня нет, — сказала она.

Лотти очень удивилась. Она опустила ноги, перевернулась и уставилась на Сару. Если плачущий ребенок удивился, он успокоится. Кроме того, Лотти не любила мисс Минчин за грубость, мисс Амелию — за глупость, а Сара ей нравилась, хотя она мало знала ее. Ей не хотелось сдаваться, но она отвлеклась и, на всякий случай всхлипнув, спросила:

— А где она?

Сара ответила не сразу. Ей говорили, что мама — на небе, и она много об этом думала, но не совсем так, как принято.

— На небе, — ответила она. — Конечно, она приходит ко мне, хотя я ее не вижу. Вот так и твоя. Может быть, они видят нас. Может быть, они — в этой комнате.

Лотти села и оглянулась. Она была хорошенькая, кудрявая, а ее мокрые, круглые глаза походили на незабудки. Но если мама видела ее эти полчаса, она, чего доброго, могла подумать, что такая дочка не годится ангелу.

А Сара все рассказывала. Наверное, многие бы решили, что это похоже на сказку, но для нее все было так истинно и живо, что Лотти заслушалась. Ей говорили, что мама — с крыльями, в короне, и показывали картинки, где летали красивые дамы в белых ночных рубашках. Но Сара рассказывала иначе, о настоящей стране, где живут настоящие люди.

— Там целые луга цветов, — говорила она, словно во сне. — Целые луга лилий… И когда ветерок, все слышат их запах… а ветерок веет всегда. Дети бегают по лугам, собирают цветы, плетут венки. Улицы там сверкают, никто никогда не устает, куда захочешь — туда лети. Вокруг города — стены из жемчуга и золота, но они низенькие, все на них облокачиваются и смотрят сюда, к нам, и шлют нам добрые вести.

Что бы она ни рассказывала, Лотти все равно перестала бы плакать и заслушалась; но эта история была лучше всех. Она притулилась к Саре и впитывала каждое слово, пока та не кончила — конечно, слишком скоро. Тут она так расстроилась, что губы у нее угрожающе задрожали.

— Я тоже туда хочу! — захныкала она. — У меня… у меня нет никакой мамы.

Увидев сигнал опасности, Сара очнулась. Она взяла Лотти за руку и, ласково смеясь, прижала ее к себе.

— Я буду твоей мамой, — сказала она. — Мы будем играть, что ты моя дочка, а Эмили — твоя сестра.

У Лотти на щеках появились ямочки.

— Нет, правда? — спросила она.

— Конечно, — ответила Сара, вскочив с полу. — Пойдем, скажем ей, а потом я тебя умою и причешу.

Лотти охотно согласилась и засеменила с Сарой наверх, даже не вспомнив, что весь скандал разразился потому, что она отказалась умыться и причесаться к завтраку.

С тех пор Сара стала ей приемной матерью.

Конечно, самой большой силой Сары, завоевавшей больше поклонниц, чем все ее наряды и способности, силой, которой Лавиния и многие другие больше всего завидовали и, сами того не желая, все же поддавались, было то, что она так хорошо рассказывала всякие истории, и даже обычные события в ее устах казались увлекательными.