Леонид Жариков - Повесть о суровом друге

Ни о чем больше не хотелось говорить. Всю дорогу, пока шли домой, мы не проронили ни слова.

Город стоял по правую сторону речки. По другую шла степь - море полыни, кашки и молочая.

От речки поднималась крутая каменистая гора, на ней расположились нестройными рядами землянки, косоглазые, с длинными печными трубами, с крышами набекрень. Извилистые улицы ручьями сбегали с горы к речке.

Между этими улицами тянулись кривыми линиями тесные переулки. Они служили для свалки нечистот и назывались Грязными. По этим улочкам никто не ходил, и летом они густо зарастали лебедой, лопухом и колючками. Кое-где среди бурьяна желтели подсолнухи, выросшие сами собой на мусоре.

Грязные улицы были излюбленным местом наших собраний. Здесь решались все неотложные дела. Так было и в то памятное июльское воскресенье семнадцатого года.

Мы собрались на Грязной с утра. Причина была важная: предстояла битва с кадетами, битва не на жизнь, а на смерть.

Наш главнокомандующий Васька держал перед нами речь. Он стоял на опрокинутой тачке голый по пояс (рубашку стирала мать) и, потрясая кулаками, выкрикивал:

- Товарищи пацаны! До каких пор будем терпеть! Царя скинули? Скинули. Значит, должна быть свобода. А чего кадеты всю власть себе заграбастали и задаются?

Концы веревки, которой были подвязаны Васькины штаны, яростно болтались и подпрыгивали.

- Почему богачи учатся читать и писать, а нас в школы не принимают?

Золотистые, как пшеничная солома, волосы на Васькиной голове росли буйно и неудержимо. Они сползали клиньями на виски, на высокий лоб, а на затылке даже закручивались в косичку. Брови у Васьки были грозно сомкнуты, а голубые глаза метали молнии.

- Кадеты на ставок нас не пускают, купаться не дают, - продолжал он. - Вчера колбасник Сенька нашему Алеше Пупку голову проломил. Поглядите, вон у Алеши голова перевязана. За что сироту мучить? Мы с вами кто?.. Я спрашиваю, кто мы?

Ребята не знали, как отвечать, и помалкивали.

Мне захотелось поддержать Ваську, и я выкрикнул:

- Пролетарии всех стран!

- Правильно! - одобрил Уча.

А Васька, ободренный нашими возгласами, продолжал:

- ...И если мы пролетарии всех стран, что мы, ставок у кадетов не отвоюем?

- Отвоюем! - поддержали ребята.

- Что мы, кадетам по шеям не дадим?

- Дадим! - загудели голоса.

- Царя кто скинул?

- Я! - выкрикнул Уча.

- Правильно! - подтвердил Васька. - Я сам видел, как Уча и Абдулка за веревку тянули. Значит, ставок теперь наш. Верно я говорю?

- Верно, верно! - одобрительно кричали отовсюду.

- Тут кадеты письмо прислали, - сказал Васька, - сейчас Ленька прочитает.

Я взобрался на тачку. Абдулка Цыган, у которого под глазом красовался лиловый синяк - «подарок» кадетов, порылся за пазухой и вместе с обрывками веревок, гвоздями и цветными стекляшками извлек черный конверт. Посредине конверта зловеще белели череп и две скрещенные кости.

При виде страшного письма все подались вперед.

- Смерть! - прошептал кто-то.

- Тише, может, там бомба, - сказал Илюха.

Я вскрыл конверт. К моим ногам упала желтая двадцатирублевая керенка.

Стукаясь лбами, ребята бросились поднимать.

- Глянь, деньги! Зачем это?

Васька взял из рук Илюхи керенку, повертел и кивнул мне:

- Читай, Лёнь, потом узнаем.

Я вынул из конверта тетрадный листок в три косых. На нем синими чернилами крупным красивым почерком было написано:

- «Я вчера приехал из Петербурга, и мне пожаловались, что вы, оборванцы, не хотите повиноваться нам и даже деретесь...»

Прочитав это, я запнулся.

- Читай, чего остановился? - загалдели ребята.

- Тут руганье, - сказал я.

- Читай, - зашумели вокруг, - читай все подряд!

- «Кухаркины сыны, рабы презренные! Как вы смеете поднимать руки на своих господ? Свободы захотели? Я вам покажу свободу!..»

Я взглянул на ребят. Задрав головы, они в недоумении глядели на меня. Я продолжал читать:

- «А в общем, а ла гер, ком а ла гер [3] На войне как на войне (фр.) , как говорят французы, сегодня я приеду к вам с моим войском, и скажите там вашему сапожнику Ваське, чтобы он поклонился мне в ноги, когда приеду, а то я не люблю ослушания!..»

На этот раз поняли все и обиделись.

- А вот этого он не пробовал? - вскричал Уча, грозя костылем.

- Тише, не мешайте слушать.

Напрягая голос, я читал дальше:

- «Приказываю собрать к моему приезду и сдать оружие. Кадет 4-го Санкт-Петербургского кадетского корпуса, 5-го класса Геннадий Шатохин».

Дальше шла приписка карандашом большими кривыми буквами:

- «Выходите сегодня на пустыр, мы вам набем морды. А на 20 рублей нехай Васька закаже себе гроб. Гроза и молния - силач Семен Муромец (у которого кулаки смертью пахнут)».

Когда я кончил читать, поднялся невообразимый свист, крики, топот ног.

Васька вскочил на тачку и поднял письмо:

- Что будем делать?

- Ответ писать!

- Не надо ответа!

- Бить кадетов!

- Голосуй!

- Кто за то, чтобы кадетов бить, подымай руки кверху. Вот так...

Мы дружно исполнили команду. Васька сурово оглядел нас и сказал:

- Против нема никого? Значит, объявляем кадетам бой... - Васька помедлил и добавил: - Не на живот, а на смерть!

На тачку взобрался Абдулка, которому кадеты передали письмо, и рассказал, как его поймали враги, как били, а потом приказали передать письмо. Абдулка сказал, что сочинил письмо настоящий кадет, приехавший из Петербурга на побывку, а приписку сделал сын колбасника Цыбули Сенька. Кроме того, мы узнали, что вражеским войском будет командовать сам кадет, верхом на лошади и с настоящей шашкой.

- Кадета Генькой зовут, а отец у него генерал, - рассказывал Абдулка. - Этого Геньку слуги укачивают, когда он спать ложится.

- Не ври.

- Ей-богу, правда: кладут в люльку и качают.

- Выдумываешь...

- Да нет же. И это еще не все. Слуги ему штаны по утрам надевают.

- А сам?

- Не умеет.

- Вот гад...

- Ничего удивительного нет, - заключил Уча, - богачи что хотят, то и делают, с жиру бесятся. У них только птичьего молока нету.

- Есть, - выкрикнул Илюха, глядя на нас бесстыжими глазами, - я сам видел, как Генька птичье молоко пил!

Ребята рассмеялись, а Васька вскочил на тачку и яростно взмахнул кулаком:

- Долой десять министров-капиталистов!

- Долой! - поддержали мы, хотя никто из нас не понял, о каких министрах шла речь. Но если Васька сказал - значит, долой!

- Я ихнему Геньке пропишу письмо вот этим карандашом! - И Уча воинственно потряс костылем.

- Вась, а правда, что кадеты хотят обратно царя поставить? - спросил я.