Сергей Михальчук - Почтальон, шире шаг!

Отшатнувшись, женщина в упор глядит на меня. Лицо ее словно каменеет, руки обвисают, как плети. Мне кажется, что она вот-вот упадет на землю, забьется, захлебнется в отчаянном крике, и вдруг, совершенно обессилев, я прислоняюсь к забору.

Но тут женщина вскидывает голову, кладет мою руку себе на плечо и негромко говорит:

— Пойдем, дитятко, в хату.

Мама…

Маринка проснулась, но еще несколько минут лежала тихо-тихо, не шелохнувшись: старалась вспомнить что-то важное. Всю ночь помнила, а открыла глаза — выскочило из головы. Вот ведь! Разве что снова уснуть? Неохота. Есть, вспомнила! Сегодня они едут в деревню! К дедушке! И даже не едут, а летят. На самолете. Папка вчера билеты принес… Ну, как можно было об этом забыть?!

Маринка сбросила одеяло, села на кровати и счастливо улыбнулась. Все еще спали. Тихонько, чтобы никого не разбудить, она подбежала к окну. На траве, на листьях кленов, на кустах сверкали, переливаясь под солнечными лучами, капельки воды. Асфальтовая дорожка, обсаженная кустами сирени и акации, которая вела к соседнему трехэтажному дому, была мокрой и тускловато-серой. Ночью шел дождь.

Не обув сандалии, хотя мама не раз бранила ее за это, Маринка застлала свою кровать, почистила зубы, умылась и заплела две коротенькие белесые косички. В доме было тихо. Даже Саша спал. Чудак, так ведь можно проспать все на свете. И опоздать на самолет!

Маринка глянула на будильник. Золотистая стрелка стояла на цифре семь. Большая черная стрелка уже минула семерку, а маленькая только приближалась к ней. Маринка знала: когда и маленькая дойдет до семи, а большая — до двенадцати, будильник весело затрезвонит. Она еще раз посмотрела на Сашу, и ей захотелось пощекотать его розовую пятку, торчавшую из-под одеяла. Но она передумала. Вместо этого Маринка осторожно придвинула стул к комоду, взобралась и сняла фарфоровую лодочку. В лодочке обычно лежали мамины бусы, брошки, красивые пуговицы, а вчера — Маринка очень хорошо это приметила — мать положила туда билеты на самолет.

Билеты были на месте. Две синеватые бумажки с нарисованными вверху распростертыми крылышками. Один билет был немножко больше — для мамы. А вот этот — ее. Саше билета не надо, он еще маленький. Долетит «зайцем». Папа остается дома, у него работа. В деревню он приедет через неделю — забрать Марину.

Потому что ей скоро в школу.

Вволю налюбовавшись билетами, Маринка приподнялась на носки, чтобы поставить лодочку на место, и в это мгновение…

— Др-р-р-р-р! — пронзительно зазвенел будильник.

От неожиданности Маринка вздрогнула, лодочка выскользнула у нее из рук, ударилась об угол маминого столика и разлетелась на мелкие кусочки.

Конечно же, все немедленно проснулись.

— Ах, — воскликнула мама, — что ты наделала! Бабушкин подарок… Зачем ты туда полезла, гадкая девчонка?!

Но Маринка не слышала ни трезвона будильника, ни огорченного маминого голоса. Захныкал Саша, но она и его не слышала. Оглохшая, онемевшая, она стояла на стуле и даже не плакала. Ясное утро вдруг стало серым и пасмурным, словно солнце нарочно спряталось за тучу, чтобы не видеть Маринкиной беды.

Все рухнуло, разлетелось вдребезги вместе с красивой фарфоровой лодочкой. Теперь Маринка точно знала, что ее никуда не возьмут, что она не увидит бабушку и дедушку и не полетит на самолете. Саша полетит, а она останется дома.

От горя Маринка, наверно, упала бы со стула, если бы папа не подхватил ее на руки.

— Ну, ладно, ладно, чего уж там… — сказал он. — Не вечная же она была, та лодочка. Всему на свете приходит конец…

Словно разгадав Маринкины мысли, папа добавил:

— Может, еще вообще никто никуда не полетит. Вон какая туча наползает, вполнеба. Чего доброго и дождь пойдет.

Однако в аэропорт они все-таки поехали.

Папа опасался опоздать на работу и то и дело поглядывал на часы. Когда сели в троллейбус, он сказал:

— До аэропорта тридцать минут езды. Сейчас восемь. Пожалуй, успею, а?

— Успеешь, — согласилась мама.

А Маринка думала о разбитой лодочке. Мама не разговаривала с нею все утро. Даже за завтраком слова не сказала, хотя видела, что Маринка ест яичницу без хлеба. И Маринка не знала, возьмет ее мама с собой или нет. Вот приедут они сейчас в аэропорт, а мама и скажет папе: «Забирай свою дочку домой, я хоть спокойно отдохну без нее в деревне. Такую красивую лодочку разбила…»

Маринка украдкой поглядывала на маму, а сама думала:

«Пусть бы уж лучше сегодня самолет не полетел. До вечера мы помиримся, а завтра…»

К счастью, все обошлось. Троллейбус остановился. Папа донес чемодан до аэропорта, поцеловал маму, Сашу, потом прижал к себе Маринку, шепнул ей на ухо: «Ну, дочка, держись!» — и тут же заспешил назад, к остановке. Через несколько минут он уехал.

И только тут Маринка повеселела. Значит, и она летит. Теперь уж никто не отправит ее домой.

Они долго ждали посадки в большом и светлом зале. В зале стояли невысокие круглые столики и широченные кожаные кресла. Кресла были низкие и очень удобные: можно сидеть вдвоем. Маринка с Сашей сначала посидели и покачались на мягких пружинах в одном кресле, затем — в другом. Они, пожалуй, перепробовали бы все кресла, сколько их было в этом зале, но мама не разрешила: усадила возле себя и больше ни на шаг не отпускала.

Людей в зале было мало, и все — взрослые. Ни одной девчонки, ни одного мальчишки…

У окна стояли два моряка в бескозырках с ленточками. Маринке очень хотелось прочитать, что у них на ленточках написано, но это ей никак не удавалось: моряки разговаривали, смеялись, крутили головами. Только одно слово и разобрала: «…океан». Ну, конечно же, где же им еще плавать, таким красивым и сильным, как не в океане!

Маринка посмотрела на Сашу, затем на себя и заскучала. Они оба тоже были в «матросках» — так мама называла их костюмчики. Только разве можно сравнить их с настоящими, морскими?! А у матросов еще и бескозырки…

Но долго скучать ей не пришлось. Моряки куда-то ушли, и в кресло у окна сели девушка в зеленом платье и высокий, ну, просто черный от загара, кучерявый парень. Они сидели и держались за руки, и Маринка подумала, что им, наверно, тоже, как ей и Саше, велели никуда не отлучаться, чтобы не потерялись.

За соседним столиком толстый дядя с длинными рыжими усами читал газету, далеко отставив ее от себя, — и как только буковки различал! Вдруг Маринка заметила, что дядя таинственно подмигивает ей и показывает глазами вниз, под свой стол. Маринка вытянула шею и увидела у дядиных ног кошелку, сплетенную из белых прутьев. В кошелке лежали то ли большие желтые яблоки, то ли маленькие тыквы.