Сергей Михальчук - Почтальон, шире шаг!

— Я хотел посмотреть, что там в середке, — запинаясь, пробормотал он. — А там ничего нету-у… Одни только зернышки.

И заревел на все поле.

Кто знает, чем окончилась бы эта история, будь у Маринки побольше времени. Вполне возможно, что она, несмотря на Сашины слезы, стукнула бы его разок-другой по шее, чтоб не был таким любопытным, — очень уж хотелось ей привезти в город парочку «живых» яблок, похвастаться во дворе перед подружками. Но времени не было: громко засигналив, возле них притормозил грузовик дяди Кастуся. И в кузове, и в прицепе горами высилась искрошенная комбайном кукуруза.

Но как же они поедут назад, домой?

В кабине, рядом с шофером, сидел широкоплечий мужчина в плаще и фуражке с лаковым козырьком.

— Наш бригадир, — шепнул Маринке Василек. — Ты не бойся, дядя Гриша добрый…

Ничего себе «добрый»… Занял их места, а им что же — пешком топать?!

Бригадир вылез из кабины и взял Сашу на руки.

— Чего, моряк, слезы льешь? — сказал он. — Большуны обидели? Ну, ничего. Полезай в кабину на мое место, а я сейчас с ними побеседую…

Бригадир хоть и выглядел сердитым, а Маринке понравился. Папа дома тоже иногда вроде сердится, говорит грозно, а глаза смеются. Так же весело смеялись глаза и у дяди Гриши.

И Маринка смело спросила:

— А мы где поедем?

— Вы? — удивился бригадир. — А кто вам сказал, что вы поедете?

— Дядя Кастусь сказал, — подал голос Василек. — Он нас сюда привез.

— Ну, если сам дядя Кастусь сказал, то забирайтесь наверх, в кузов. Или трусите?

— Нет! Нет! — дружно закричали Маринка и Василек.

Бригадир по очереди поднял их и посадил через высокий борт машины на мягкую прохладную гору мелко изрубленной кукурузы.

— Ложитесь на животы, я между вами пристроюсь, а то еще спикируете на ухабе, — сказал дядя Гриша и тоже забрался в кузов.

Эх, и помчались же они, выехав на дорогу, эх, и полетели! Маринке показалось — быстрее, чем на самолете. Только ветер в ушах свистел. Покрасневшее солнце над дальним лесом гналось, гналось за ними, да так и не догнало. Запыхалось, наверно, бедное, уморилось и, когда машина свернула на другую дорогу, совсем отстало.

Дядя Гриша прикрыл Маринку и Василька полами своего плаща и сказал:

— Ну, чего приумолкли? Рассказывайте, где были, что видели.

Но разве сразу все так и расскажешь…

— Мы в саду были и у криницы. Там, где речка начинается, — вспоминала Маринка. — Там вода из-под земли бьет…

— То место у нас Семь Криниц называется, — сказал дядя Гриша. — Но это только так говорится — Семь Криниц. Их там не семь, а может, семьдесят семь. Никто не считал. Правда, остальные поменьше, но и в них вода чистая да холодная. Словно огнем жжет. Ну, а в орехи еще не ходили? Нет? Чего ж ты, Василь, не сводишь? Уже спелых много.

Бригадир засунул руку в карман плаща и достал две зеленые шишечки. Одну дал Маринке, другую — Васильку.

Из шишечек во все стороны выглядывали головки орехов. Из Маринкиной целых шесть штук, а из Васильковой — пять. Маринка нажала пальцем, и один орех вылетел, вылущился из шишечки. А там, где он только что был, осталась гладенькая круглая ямочка, как раз кончик пальца поместится.

Маринка вылущивала, вылущивала орехи. А последний вдруг заупрямился. Он был самым маленьким и никак не хотел покидать свое гнездышко.

— Не старайся понапрасну, — сказал дядя Гриша. — Если орех сам не вылущивается, значит, он или пустой, или зеленый.

Маринка раскусила орех, а он — и не пустой, и не зеленый. Трухлявый, черный. И горький-горький, как полынь-трава.

Тут машина вдруг остановилась. Все. Приехали.

Маринка приподнялась в кузове. Грузовик стоял на пригорке возле какой-то странной, длинной-длинной ямы. Над ямой виднелась крыша, укрепленная на столбах, но стен не было. А в глубине, куда уже сбрасывали с их прицепа кукурузу, важно разъезжали верхом на лошадях двое мальчуганов, ну, может, чуть постарше Василька. Там же с веселым криком и смехом бегали, кувыркались через голову, прыгали еще десятка два мальчиков и девочек.

— Что они там делают? — удивилась Маринка.

— Кукурузу силосуют, — ссаживая ее с машины, сказал дядя Гриша. — Разравнивают, утаптывают. Вроде, понимаешь, забава, а на самом деле — работа.

Едва очутившись на земле, Василек тут же оказался в силосной яме и присоединился к веселой суете. Маринка с завистью покосилась на него и спросила:

— А зачем ее силосуют?

— Как это зачем? Чтобы было чем коров зимой кормить, — ответил дядя Гриша. — Ты небось зимой соленые огурцы и квашеную капусту любишь? То-то же. А для скота силос заготавливают. Прыгай и ты туда, помогай. Да гляди ж от лошадей держись подальше, договорились?

Поздно вечером Маринка вместе с Сашей и Васильком лежала в сарае на мягком душистом сене. Мальчики как добрались до подушек, так сразу и уснули, а у Маринки всё глаза закрываться не хотели.

Высоко вверху, сквозь дырочку в крыше, остро поблескивала звездочка, одна-одинешенька. Прищурившись, Маринка глядела на далекую звездочку и вспоминала все, что ей довелось увидеть и пережить за этот, такой бесконечно длинный и удивительно богатый событиями и встречами день. Как она только сегодня не путешествовала! Летела на самолете, ехала на телеге, потом верхом на Портфеле, в кабине и в кузове грузовика… Вспомнились, словно что-то далекое-далекое, разбитая фарфоровая лодочка, здание аэропорта со стеклянной башенкой над крышей, веселые моряки в бескозырках с ленточками, усатый дядька Мартын с медовыми дынями, дедушка с неразлучной трубкой, похожей на смешного человечка, прозрачная криничка под старой дуплистой вербой… Завтра утречком они вместе с Васильком отправятся в орехи, снова погонят на луг лошадей, и, может, ей еще разок удастся прокатиться на Портфеле, помогут дедушке собирать яблоки в колхозном саду, а потом заглянут на птицеферму. Очень хочется Маринке покормить белоснежных гусей, вот только гусака боязно. Ну да ничего, Василек его прогонит. Он смелый, Василек.

Ох, скорей бы наступило утро!

Сухая травинка защекотала у нее за ухом, и Маринка счастливо улыбнулась. Глаза у нее сами собой закрылись, и она почувствовала, что летит навстречу светлому и радостному завтрашнему дню.